Андрей Тарковский - Мартиролог. Дневники

1. Мало советских «воспоминаний». (Перебьются.)

2. Заострить проблемы. (Заострим.)

Я высказал, что думаю в адрес режиссеров — членов коллегии Госкино. Сказал, что не стал бы членом Коллегии, даже если бы меня попросили. Сказал, что их прикормили, что они не имеют права судить мои фильмы и участвовать в разрушении моей судьбы. Крупный был и неприятный разговор. Кроме Ермаша был Сизов, чему я очень рад.

Был на дне рождения у Олега Халимонова, попросил его все разузнать о моих правах (гражданских), в смысле права ехать с Андрюшкой.

Приехала Лара с Араиком из деревни. Там еще не все в порядке: камин и сантехника в бане.

Совершенно непонятно, как вести себя в связи с Ермашом. Все время об этом думаю. Жизнь уклоняется в какую-то нежелательную плоскость. Кто такая эта таинственная женщина, от которой зависит помощь в связи с разрешением выезда Андрюше?

Кончается год, полный незаконченных хлопот, ни к чему не приведших мечтаний и намерений, которые неизвестно чем кончатся.

На с.248: Андрей Тарковский на выступлении, Казань

1980

Январь-февраль 1980

Встретили Новый год дома. Все больны. Больше всех Тяпа и Лара. С нами праздновал лишь один Наумов. Печальная встреча. Все обещают мне удачу в этот год Обезьяны. А он уже начался для меня неблагополучно: из-за неудачи с Андрюшей. Бедный, лежит сейчас у себя в кроватке в своем шерстяном колпачке (из-за ветра в окно) — больной и несчастный. Храни его, Господь!

Вчера был у Сизова. Он сказал, что проблема Ермаша не в том, что он боится моего невозвращения (а будто бы даже наоборот — он говорит Сизову, что на меня можно положиться в этом смысле), а в том, что боится неприятностей на пути требований для меня и новых для Госкино: поездки, командировки с семьями, чего еще не было. На это я сказал Сизову, что дело это новое, поэтому и требования расширяются до границ общегосударственного взгляда на такого рода командировки за границу для работы. Сизов сказал, что в любом случае сначала надо обращаться с этим вопросом к Шауре, а если он откажет обсудить это дело, то к Зимянину.

Я дозвонился до Шауры. Вернее, узнав, что я его ищу, он сам позвонил, — так он торопился отмежеваться от вопроса моего семейного выезда. Он заявил, что это не его дело, а Госкино, тех, кто меня командирует. Рассказал это Сизову. Тот сказал, что плохо, что Шауро ушел от решения этой проблемы. И что мне надо проситься на прием к Зимянину. Если же он меня не примет, следует написать письмо. Завтра узнаю телефон приемной Зимянина и буду проситься на прием к нему. А может быть, лучше сразу написать письмо. Да, в любом случае, буду писать письмо.

Решил отправиться завтра к Шкаликову и спросить его, для чего Ермаш толкает меня на борьбу за свои права, которые дает мне советское государство, а он отнимает. А борьба может привести к категорическим и крайним требованиям в связи с невозможностью добиться законных. Неужели, мол, Ермаш хочет, чтобы в ответ на его притеснения я потребовал права на отъезд из СССР.

Сегодня утром был у Шкаликова. Рассказал о конфликте с Ермашом. Возмущался его ко мне отношением. В двух словах: Шкаликов сказал, что мы оба погорячились. И что Ермаш погорячился по причине того, что еще ни разу не было командировочных Госкино за границу с детьми. Что это дело, «мол, новое», и неожиданность заставила Ермаша погорячиться. Тем не менее я сказал, что я так дела не оставлю и не позволю Ермашу ущемлять мои советские права. Надо подождать. Шауро прав. Все дело теперь за Госкино.

Звонила Лора из Рима. Я просил ее передать TV, чтобы срок-13 мес[яцев] на постановку фильма — остался неизменным.

Будто бы афганские патриоты в ответ на вторжение советских войск в Афганистан обещали терроризировать советских граждан за границей. Если это так, то вовремя же мы собираемся в Италию! Я, понятно, боюсь не за себя.

Был у Волчича. Объяснил проблему, возникшую в связи с нашим отъездом. Он пишет письмо от имени TV с тем, чтобы Ермаш скорее командировал меня в Рим в связи с уходящими сроками. <…>

«Все упование мое на тя возлагаю, Мати Божия, сохрани меня под кровом своим!»

«Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, сын Бога живаго…»

Да, забыл написать, что было выступление в НИИ жилища, где я получил 100 р. И заплатил 60 р. за телефон.

Выступление в Сахаровском институте на Ленинском проспекте (+90 р.):

«Какой кинофильм делаете Вы сейчас? (Большое спасибо за Ваш труд. Каждый Ваш фильм для нас праздник!)»

«Можно ли ожидать, что этот Ваш фильм пойдет в прокате без сокращений?»

«Скажите, пожалуйста, выйдет ли этот фильм на широкий экран?»

«Представляете ли Вы актрису А. Фрейндлих в качестве исполнительницы главной роли в фильме по роману „Идиот“? Т. Файзуллов».

«Чем Вы объясняете повышенный интерес публики к Вашим фильмам?»

На студии оформляются выездные дела — мои и Ларисы на два месяца (по приказанию Госкино). Я позвонил Шкаликову и спросил. Он сказал, что ничего не знает. Я сказал, что если это так, то буду требовать свободный выезд из СССР на работу в Италию. Шкаликов испугался. Сказал, что выяснит. Посмотрим. Я отступать не буду. Может получиться так, что Ермаш выживет меня из дому.

Вчера выступал (+ 80 р.) и был у Сизова, где все поставил на свои места. Сейчас он меня вызывает.

Был у Сизова. На него взвалили проблемы нашей командировки и отъезда в Италию. Посмеялись по этому поводу. Он хочет (или вернее, хотел) оформить нас с Ларисой в Италию, «подготовить контракт». А я боюсь, что затем нам просто продлят командировку и все, и мы останемся без Андрюшки. Если же возвращаться в Москву, то найдут причину не разрешить вернуться за Андрюшкой. А если я поеду один для составления контракта, то не начну работать без того, чтобы не вытащить Ларису и Андрюшку.

Завтра иду советоваться с Волчичем, а 12-го — к Доброхотову.

Звонил Тони из Рима.

Мне прислали текст для отредактирования и перевода в виде субтитров для фестиваля в Канне (?!). Они — просто перепечатанные монтажные листы. Придется объяснить им, что я не собираюсь делать для них эту работу.

Волчич сказал мне, что «Рублев» вошел в число десяти лучших фильмов мира.