Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем

Дежурила Валя, которая Казачка.

По ее лицу я увидела, что она все знает. Спрашивает меня:

— Кота хочешь в камеру?

— Я буду плакать, когда вы его заберете обратно. Нервы мои нынче расстроены.

— Понимаю, — кивнула головой дежурная.

— Вы знаете, сколько лет мне запросила прокурор? — поинтересовалась я.

— Многие знают.

— Я не хочу, чтобы в камере знали.

— Ну и правильно, — Казачка открыла мне дверь камеры.

— Ну? — спросили девочки.

Я пожала плечами и спросила:

— А какой сегодня день?

Никто не знал.

А не все ли равно? Пусть мне отныне все будет все равно. Да не тут-то было. Нервы совсем разыгрались. Заснуть не могла.

Денёв поднялась ко мне и просит:

— Расскажи что-нибудь.

— Я устала, очень устала.

…Утром меня не вызвали, значит, можно валяться на шконке, читать, болтать, гулять во дворике и пить чай.

— Сегодня суббота! — весело объявляю девочкам.

И вдруг запела:

— «А нам все равно…»

Девочки оживились. Рая-мальчик стала смешно подпевать.

«Бойся бояться», — любил говорить Стас. Действительно, чего бояться? Кого? Их? Но они словно марионетки.

А еще Стас меня учил:

— Валена, вот ты упала в прорубь…

— Не хочу.

— Я к примеру говорю.

— Нет, не хочу.

— И все-таки послушай… Тебя река несет по течению, вниз… Вот-вот тебя не будет… Но ты знай, Валена, что между водой и льдом есть узенькая прослойка воздуха. Она-то тебя и спасет. Только не паникуй. Спасение-то есть!

К чему он мне рассказывал об этом солнечным весенним днем апреля 1978 года?

Значит, оставил он мне два завещания: не бояться и помнить о той прослойке воздуха подо льдом, которая может спасти.

Спасибо, Стас!

На следующий день тоже не вызвали.

27 июля 1983 года в шесть утра окликнули из «кормушки»:

— Малявина! С вещами!

Девочки не спали. Нина заботливо помогала мне.

Я ей тихо говорю:

— Нина, я не сказала, но прокурор запросила мне десять лет.

— Я знала.

Я подумала, что Нине об этом сказала, наверное, начальница.

— Нина, я уже не вернусь в камеру. Ты скажи девочкам, что я желаю им всего наилучшего.

— Хорошо, но все-таки попрощайся сама.

— Девочки! Сегодня мне будут читать приговор. Я прощаюсь с вами.

А у самой чуть ли не слезы.

Денёв поцеловала меня и уткнулась в подушку.

Рая-мальчик все повторяла:

— Как же так, Валюшка, ты больше не придешь к нам? Как же так?

Колючеглазая Валя старалась быть спокойной.

— Ну, с Богом! Не переживай особо. Ну их…

И я ушла.

Не понимаю, почему слезы наворачиваются. Странно как! И там, наверху, в камере «тяжеловесов», тоже наворачивались, когда прощалась со всеми. Странно…

Сегодня в зал заседания суда позвали быстро.

Лина Пырьева смотрит на меня и, как всегда, подбадривает выражением лица и осанкой.

А где же Танюшка и Сережа?

А… вон они! Вижу!

Инна Гулая сбоку сидит, совсем рядом.

И много-много народу… Подумалось, что когда-то, в старые времена, так сходились на казнь толпы людей. Зачем? Почему?..

Провозгласили: «Суд идет!»

Все встали.

Я встретилась взглядом с Инной Гулая и улыбнулась ей.

…И опять меня ведут длинными-предлинными коридорами Бутырской тюрьмы, и опять я еле волочу матрас и вещи.

Прохожу мимо камеры 152-й, той, большой, моей первой. Прошу дежурную, которую я знаю, она меня переводила на «спецы»:

— Можно я посмотрю в «глазок»?

Разрешает. Сочувствует, знает, что моей неволи — девять лет.

Вижу там и Ромашку, и Галочку, мою соседку по шконке, и Золотую, и директора адлеровского ресторана. И Глафиру…

— Господи, сколько же ей мучаться здесь?

— Кому? — поинтересовалась дежурная.

— Глафире. Всё косу плетет… несчастная.

— Здесь лучше, чем в зоне.

Мне не хотелось рассуждать, где лучше. Ну, надо же так сказать — лучше?! Сказала бы: «На зоне еще хуже, чем здесь», чем — лучше… Здесь — свой ужас, там — свой.

Подвела к камере 119 для осужденных и предупредила:

— Учти, там и «многократки» сидят.

— Учту.

«Многократки» — это те, которые не в первый раз сидят. Открыла дверь камеры, а там в фанты играют и хохочут вовсю.

— Валюшка, привет! — весело здороваются со мной.

Со многими из них я была знакома по выездам на суд.

— Знаем-знаем, что девять лет… Особо не переживай… через три года «на химии» в Горьком встретимся. Там хорошо! — успокаивала меня Угрюмая, та, что казалась мне угрюмой, когда я первый раз выезжала на суд. Теперь она была вовсе не угрюмая, а очень даже веселая. Срок у нее, как она сказала, небольшой — всего пять лет.

Увидела я и Глухую, она сидела в 152-й камере за поджог. Кричу ей:

— Здравствуй!

— Валюшка, ты чего кричишь-то? Я ведь не глухая, — а сама смеется.

Я понимающе протягиваю:

— А-а-а…

В той камере ну ничегошеньки не слышала, а теперь вдруг стала всё слышать, вот как бывает!

Здесь и Наташа оказалась. Я часто с ней просиживала в боксе перед выездом на суд или после него.

У Наташи очень хорошая стрижка — каре, волосы черные, блестящие, словно лакированные, а глаза янтарные. Эффектно очень!

Выезжая на суд, она всегда была элегантной. И теперь ей шел яркий спортивный костюм. Но что-то изменилось в ней. Не пойму, что именно. Печали на лине не видно, но какая-то другая стала, совсем другая.

Наташа крикнула:

— Иди сюда, Валюшка!

Я взобралась к ней наверх.

— Попей чайку, потом я тебе сделаю массаж, обязательно надо снять напряжение.

Тут же подошла ярко выраженная «многократка»: передних зубов нет, голос прокуренный, под глазами мешки, тихо спросила:

— Чифирок сделать?

— А можно?

— Нельзя, конечно, но я по-быстрому. Мы отличную горелку сделали из сала и бинта. Я мигом, — подмигнула и пошла к туалету, который был перекрыт простыней, повернулась к нам, еще раз подмигнула и стала делать чай, скрывшись от всех.

Я прислонилась к стене и смотрела, как проигравшая в фанты кукарекала.

Ей кричали:

— Громче!

Она громко:

— Ку-ка-ре-ку!

— Еще громче!

Она изо всех сил, так что голос сорвался:

— Ку-ка-ре-ку!

Камера содрогалась от хохота.

Другая проигравшая читала стихи Константина Симонова:

«Жди меня, и я вернусь…»

Слезно читала. Все притихли.

Вот и чаек поспел.

— А можно я с вами? — спросила хорошо стриженная «многократка».

— Можно.

Она вспрыгнула к нам наверх и поинтересовалась:

— Раньше не баловались чифирком?