Сергей Аверинцев - Воспоминания об Аверинцеве. Сборник.

А судьбою его был труд. Подобно Чехову, он работал не от избыт­ка физических сил, а преодолевая немощи; результатом был не лику­ющий гимн, не окончательные вердикты и чеканные научные исти­ны, но суждения и размышления, которые тонкой нюансировкой мысли и своей доверительной стилистикой напоминают порою мо­литвы. Ему удавалось заметить в предметах, о которых он думал, много такого, чего не замечали другие; его труды по поэтике служи­ли вдохновляющим образцом его коллегам, как только те вступали в область истории средневековых литератур. Но простых инструмен­тов для постижения истины он не создал, поэтому не сформирова­лось никакой школы и даже подражателей не появилось. Подражать нечему, поскольку форма его труда неуловима; она не механистич­на, но рождена пристальной наблюдательностью и глубокой вдумчи­востью.

Сергей Сергеевич получил образование на отделении классической филологии филологического факультета Московского университета, который окончил в 1961 г. Его нездоровье мешало подвижному обра­зу жизни, поэтому он много читал и добросовестно изучал языки, что было для его будущего дела самым главным. Его дарования прожились рано, уже в молодые годы он был замечен такими людьми, как А. Ф. Ло­сев и С. И. Радциг; общение с ними открыло ему, с одной стороны, путь в русскую культуру и философию, классическую науку, с дру­гой — в немецкую, ибо Германия благодаря раскрытию духа антично­сти, осуществленному Иоганном Винкельманом (1717—1768), благо­даря своему научному процветанию в XIX в. гораздо больше, чем Эл­лада, воспринималась русскими филологами-классиками родиной античной культуры. Едва ли не первым самостоятельным открытием Аверинцева был Герман Гессе, стихи которого он с энтузиазмом рас­пространял в своих талантливых переводах задолго до их публикации.

Его историко-филологическая эрудиция была скоро замечена, и он был привлечен к работе над разного рода энциклопедиями, которых множество появилось в 60-е и последующие годы. Для Театральной и Музыкальной энциклопедий он написал огромное количество статей по античному театру и музыке, в том числе средневековой музыке Ев­ропы. Последняя по своей связи с латинским богослужением римско-католической церкви также оказывалась в компетенции филолога-классика. Много писал он и для большой советской энциклопедии. Однако самым ярким явлением тех лет оказалась «Философская эн­циклопедия» в пяти томах, которая произвела своего рода переворот в духовной жизни советской интеллигенции. Потаенное ликование измученного идеологией читателя вызывало то обстоятельство, что статья о Владимире Соловьеве была по своему объему больше, чем статья об Энгельсе. Особую значимость приобрели четвертый и пя­тый тома, опубликованные в 1967 и 1970 гг., в которых Аверинцеву принадлежат такие важные статьи, как «Новый Завет», «Обращение», «Откровение», « Григорий Палама», «Патристика», «Послания апос­тола Павла», «Православие», «Протестантизм», «София», «Спасение», «Судьба», «Теизм», «Теодицея», «Теократия», «Теология» и др. Каза­лось, что богословие, навсегда забытое русской мыслью, вновь возрож­дается в этой стране. Уже по выбору тем было видно, как широк круг интересов молодого филолога, — он включал в себя не только тради­ционные темы христианской образованности, но и историю богослов­ских поисков в христианской Европе, а также множество аспектов культурной истории и философии культуры.

Необычной и значимой стороной энциклопедических статей Аверинцева был их язык. После многих десятилетий молчания, каза­лось, русская речь потеряла способность касаться вопросов мета­физики, духовной культуры, христианской антропологии и даже са­мой веры. Нужно было совершить археологическое путешествие и прошлое и поместить обнаруженные реликты не в музей, а в новое, крайне неблагоприятное для них окружение и заставить их заново ра­ботать. И Аверинцеву это сделать удалось. Он опирался на свою глу­бокую языковую одаренность, исключительную начитанность, на живую связь с «серебряным веком» — с тем временем, когда эти темы в последний раз звучали в русской культуре во весь голос. Иногда казалось, что к жизни вернулся отец Павел Флоренский со своим сложным, труднопостижимым и столь возвышенным образом мысли и письма. В этих статьях произведена была тогда подлинная «реаби­литация» русской речи. Этим, однако, еще не была освобождена до­рога богословию, она еще и долго после этого была закрыта идеоло­гическими рогатками. В статье «Символика раннего Средневековья», опубликованной в 1977 г. (перепечатана в настоящем сборнике), ссылки на Новый Завет даются с латинскими названиями книг (Evangelium secundum Lucae, etc.), что было, несомненно, цензурным усло­вием, которое в своей близорукой ограниченности не допускало ка­кого бы то ни было национального коррелята этим источникам древ­ней словесности.

Аверинцеву нужно было преодолеть внутреннее сопротивление, чтобы десятилетием позже описать важнейшие понятия христиан- ( гва в ряде статей словаря «Мифы народов мира» (увидевшего свет н 1980 г.), который уже своим названием давал подчеркнуто атеис­тическую интерпретацию включенного в него материала. Здесь были опубликованы, в частности, статьи «Авраам», «Ад», «Адонаи», «Анти­христ», «Благовещение», «Вознесение», «Воскресение Иисуса Хрис­та», «Двенадцать апостолов», «Дух Святой», «Иисус Христос», имев­шие определенную вероучительную направленность.

Эта открытость Аверинцева к сотрудничеству с теми организаци­ями и силами, которые лояльно относились в советское время к вла­стям предержащим и как бы шли им навстречу, несколько смущала постороннего наблюдателя. Его кандидатская диссертация, опубли­кованная как книга «Плутарх и античная биография. К вопросу о ме­сте классика жанра в истории жанра» (М., 1973), тотчас была удо­стоена премии Ленинского комсомола, что не могло не показаться по крайней мере вычурной странностью. Лишь позже стало ясно, в ка­кой степени Сергей Сергеевич воспринимал Россию как свою соб­ственную страну, в какой степени он не желал уступать ее другим силам, которые заставляли людей менее убежденных, чем он сам, чув­ствовать себя в собственной стране эмигрантами. Его вклад в пре­одоление социальной и даже экзистенциальной изоляции, которую испытывала в России интеллигенция, был столь же велик, как вклад другого выдающегося ученого — Д. С. Лихачева.

В те же годы, тотчас по окончании университета, Аверинцев был вовлечен в большую просветительскую работу по переводу античных языческих и христианских авторов для различного рода антологий. Здесь ему пришлось овладеть, во-первых, сложными поэтическими формами, которыми так изобилует древняя поэзия, в особенности ли­тургическая, и, во-вторых, архаическими ресурсами родного языка, прежде всего в его церковном, церковно-славянском облике. Он пере­водил и комментирование только близких ему по университетскому образованию греческих и латинских авторов, но взялся за сирийских и, наконец, еврейских. В 90-е годы, когда в печати появились его ори­гинальные стихи, большей частью духовного содержания, стал ясен еще один мотив его переводческой деятельности. Биографическая ста­тья о нем, напечатанная в «Православной энциклопедии» (М., 2000), добавляет к его профессиональным занятиям «филолога, историка христианской культуры, литературоведа» не совсем обычное в этом наборе эпитетов звание — «поэта» (т. 1, с. 126). В частности, он пе­реводил Платона, Менандра и Плутарха, Климента Александрийско­го и Иоанна Златоуста, Григория Богослова и Григория Нисского, Ефрема Сирина, Романа Сладкопевца и Иоанна Дамаскина, Иеронима, Амвросия и Фому Аквинского, патриарха Сергия и Феодора Студита, Кассию и Симеона Нового Богослова, Адама Сен-Викторского и вагантов, равно как и других древних и средневековых авторов, из­вестных тогда в России только понаслышке. Наконец, он перевел три синоптических Евангелия, Псалтырь и Книгу Иова. Этот размах дея­тельности заставляет вспомнить фигуры Возрождения и раннего ра­ционализма, именуемые по своему кругу интересов и размаху науч­ной деятельности гуманистами, полигисторами и эрудитами. Интерес к новой и новейшей литературе отразился в переводах из Гете, Гельдерлина, Рильке, Тракля и др.