Петр Каратыгин - Записки Петра Андреевича Каратыгина. 1805-1879

В мой бенефис Государь не был в театре, хотя я и получил, по представлению министра Двора, подарок; но дня через четыре и именно 30-го апреля, в субботу, по его приказанию, был назначен русский спектакль и дан был мой водевиль: «Ложа 1-го яруса». В этот вечер покойный Государь приехал в театр вместе с императрицей, великим князем Михаилом Павловичем и другими высочайшими особами. Назначение русского спектакля в субботу нас всех тогда удивило, потому что покойный Государь был вообще очень строг относительно православных обычаев; но что именно было причиною такого назначения, мне в точности неизвестно. Может быть предположено было Двору на другой день переехать в Царское Село, что постоянно бывало в конце апреля.

Государь остался совершенно доволен, как пьесой, так и исполнением ее; приходил в антракте на сцену вместе с великим князем Михаилом Павловичем и, подозвав меня к себе, обласкал и похвалил меня. В то же лето, 7-го июня, по собственному назначению Государя, мы играли эту пьесу в Петергофе; за этот спектакль я получил опять бриллиантовый перстень.

Я помню, как в этот день, часа в три, мы собрались в Мон-плезире, где нам приготовлен был обед, и только что мы сели за стол, как вбежал камер-лакей и сказал, что Государь с императрицей подъехал в кабриолете к крыльцу и желает видеть актрису Асенкову; она выбежала на крыльцо, а мы все подошли к окнам. Государь отрекомендовал Асенкову императрице, сказал ей несколько ласковых слов; потом обратился к нам и спросил: хорошо ли мы помещены и всем ли довольны?

По отъезде Государя, мы тут же, прежде супа, спросили шампанского и с дружным «ура!» выпили за его царское здоровье. В том же месяце, 26-го числа, великий князь Михаил Павлович приказал сыграть мой водевиль в Павловске. Но окончании спектакля, великий князь представил меня своей супруге Елене Павловне и был ко мне и другим артистам, участвовавшим в этой пьесе, очень милостив. Потом, в ноябре, два раза играли этот водевиль, по высочайшему повелению, без афиши, то-есть назначали его в самый день представления. Короче, эта пьеса так понравилась Государю, что он ее видел, конечно, более десяти раз.

Покойный Государь имел обыкновение ежегодно осенью, в октябре или ноябре месяце, переезжать в Гатчину с царственной своей семьей недели на две — это было время его отдыха; туда же приглашались некоторые из придворных чинов и близкие его любимцы. Время проводилось без всякого этикета; утро посвящалось прогулке или охоте; на завтрак и обед все собирались запросто; вечером карты, концерты, шарады и разные развлечения.

В одну из этих поездок (кажется, в 1840 году) вот что там происходило, по рассказам тех лиц, которые были тогда в Гатчине. Государю было угодно устроить домашний спектакль и он для этого спектакля выбрал все-таки мою «Ложу 1-го яруса», сам назначил роли и присутствовал на всех репетициях. По словам участвовавших в этой пьесе, репетиции эти были самым веселым препровождением времени; на каждой из них придумывали новую шутку, или остроту. Спектакль, говорят, прошел на славу, и многие из участвовавших в нем долго вспоминали об этом веселом вечере.

На память этого спектакля женский персонал получил тогда от покойного Государя по драгоценному браслету, на котором было вырезано: «Гатчина, такого-то года, месяца и числа» — и тут же «имя и отчество того персонажа, какой игравшая занимала в пьесе»[50].

Этот водевиль был мною тогда напечатан и два издания его разошлись в самое короткое время. На публичных же сценах, он в продолжение двух лет, был сыгран около ста раз. Но, может быть, я уже слишком долго о нем распространяюсь. Что делать? Старые люди живут уже воспоминанием.

В 1839 году я для своего бенефиса написал новый водевиль, под названием «1-е июля в Петергофе» (ежегодный праздник в день рождения императрицы). Когда бенефис мой уже был выставлен на афише, Государь, увидя меня в Михайловском театре, подозвал к себе и с улыбкой сказал мне:

— Я видел на афише твой бенефис; ты берешь сюжеты из моих поместий? Что же тут представляется?

— Ваше величество, — отвечал я ему, — представить лицевую сторону этого великолепного праздника на театре нет никакой возможности — он выше всякого описания, — и потому я взял только изнанку его: представил задний двор и гулянку людей среднего и простого класса.

— Ну, в этот день мне не случалось туда заглядывать, — отвечал Государь. — Приеду, непременно приеду к тебе в гости.

Я поклоном поблагодарил Государя за обещанную милость, и он сдержал слово — удостоил мой бенефис своим посещением вместе с императрицею, великим князем Михаилом Павловичем и с другими великими князьями.

Глава X

Николай Осипович Дюр.

Долгом себе поставляю добрым словом помянуть двух моих товарищей, которым обязан успехом почти всех моих пьес, написанных с 1830 по 1841 год…

Говорю о Дюре и Асенковой.

Николай Осипович Дюр, современник и постоянный сотрудник Асенковой, был человек вспыльчивого и раздражительного характера. Талантливый актер на сцене, он не мог терпеть закулисного актерства и лицемерия. Это была одна из тех честных и правдивых натур, для которой приторная лесть была хуже полыни; он не допускал ее не только в самом себе, но сердился, когда и ему отпускали комплименты, особенно кто-нибудь из его собратьев.

— Полноте, пожалуйста, — говорил он тут, — бросьте эту пошлую привычку — хвалить товарища в глаза; кто же поверит нашей искренности, когда все наше искусство заключается в притворстве!

Малейшее унижение, недобросовестность кого-нибудь из его товарищей, особенно заискивание, низкопоклонничество перед начальством, постоянно возмущали его и он никогда не пропускал случая громко, при всех, высказать о нем свое мнение. Понятно, что с таким характером ему мудрено было ужиться в закулисном мире. Сколько раз мне приходилось удерживать его от этих выходок, чрез которые он наживал себе беспрестанно врагов.

— Уймись, — говорил я ему; — из-за чего ты бьешься, ведь нам с гобою людей не переделать.

— Знаю, Петенька (так привык называть меня мои родственник и однокашник), знаю, да что же делать, если я сам себя переделать не могу!

Первые годы своей молодости, по выпуске из училища, провел он не совсем умеренно, — особенно женский пол имел впоследствии вредное влияние на его слабое здоровье.

Музыка была его страсть и он прилежно ею занимался; ничем его, бывало, так не потешишь, как попросив его написать музыку для куплета, или романса; и многое у него выходило довольно удачно. Во всех моих первых водевилях музыка была всегда им составлена. Репертуар его ролей был необыкновенно разнообразен: он играл в операх[51], комедиях, трагедиях и водевилях; танцевал мастерски, как любимый ученик Дидло. Одним словом, мог назваться артистом в полном смысле. В 1836 году он женился на танцовщице Марье Дмитриевне Новицкой, производившей в то время фурор ролью Фенелли в известной опере: «Немая в Портачи»[52]; но супружеское его счастие было непродолжительно; года через три после его женитьбы развилась у него скоротечная чахотка.