Танкисты. Книга вторая - Коллектив авторов

жидовская морда! Ты что раскомандовался?! Я за тебя работать должен?!». Услышав слова про «морду», я сильно психанул и в ярости начал бить этого солдата, и если бы ребята нас не разняли, я бы его забил насмерть. Спустя сутки меня вызвал командир полка и начал на повышенных тонах меня распекать. Я спокойно ответил, что не намерен сносить обиды. Комполка Богунов только и смог мне сказать: «Больше так не делай». На что я сквозь зубы ответил, что если меня не будут обзывать жидовской мордой, то я не буду никого калечить, развернулся кругом и вышел строевым шагом. Замполит полка Гретчин пытался мне потом прочесть мораль – мол, как не стыдно коммунисту и парторгу роты бить солдата, но перехватил мой «добрый» взгляд и замолчал.

Но это я немного отвлекся. Вернемся к вашему вопросу. Ответ односложный: пехота на броне спасала нас, мы защищали пехоту. Наши автоматчики зорко всматривались в кюветы и траншеи и при обнаружении фаустпатронщика немедленно убивали его. Если убить не успевали, то на родину шло десять похоронок – на экипаж и десантников.

– Как к вам относились танкисты, воевавшие на Т-34?

– Нам откровенно завидовали. Нашей 120-мм лобовой броне, нашей 122-мм пушке. Наши танки были более живучими, а на «тридцатьчетверке» пару раз в бой сходил и готов – «пал смертью храбрых».

Называли нас «черными шкурами», потому что мы ходили в черных куртках из кожзаменителя. Немцы часто ретировались с поля боя, завидев ИС-2. Если у них не было в обороне тяжелых танков или просто самоходок или зенитных орудий на прямой наводке – немцы предпочитали отойти назад. Узнавали нас издалека, безошибочно отличая от Т-34, по длинному «набалдашнику» на конце ствола – дульному тормозу. Так танкисты, воевавшие на Т-34, додумались укреплять на стволах своих танковых пушек обыкновенное ведро, которое издалека можно было принять за «набалдашник» ИС-2. Завидев приближающийся Т-34 с этим «изобретением» на стволе, немцы нередко покидали позиции и отступали.

Но какой-то вражды между нами не было. И мы, и они горели в танках и погибали за свою Родину. В конце войны и наши ИС-2 немцы стали подбивать в тех же количествах, что и Т-34. В 44-м году немцы стали применять новый кумулятивный снаряд, который прожигал броню танка, как бурав. После такого попадания от экипажа даже ремня не оставалось.

А вот пехота на нас молилась. Идет танк по дороге – пехотная колонна всегда расступится и пропустит боевые машины. Пехотинцы нам радостно руками машут, знают, что всегда выручим, в беде не бросим. Я преклоняю голову перед нашей пехотой. Столько выстрадали, но дошли до Берлина.

– Были ли в вашем полку случаи трусости или отказа от выполнения приказа? Умирать никому не хочется. Вообще, как вы лично преодолевали страх?

– Когда меня призвали в армию, мне казалось, что я буду трусом, стану всего бояться, не смогу заставить себя вылезти из башни танка. Но на деле оказалось все иначе. Не кривя душой, я могу сказать, что после первых своих боев я на войне страха уже не испытывал. Может, прозвучит наивно, но я верил, что останусь живой, верил, что если моя любимая невеста ждет меня с войны, то я обязательно выживу. Я не боялся во время бомбежки сидеть на танке и наблюдать, как над нашими головами идет бой наших истребителей с немецкими самолетами, сопровождавшими пикировщики. Некоторые сначала думали, что я ищу смерти, но когда я объяснил, что для меня воздушные бои – это любимое зрелище, – просто матерились, крутя пальцем у виска. Сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, что подобное поведение выглядело, по меньшей мере, глупым и смертельно опасным… Я не боялся идти в бой в пешем строю вместе с пехотой – три раза мне пришлось принять бой как простому автоматчику. Я верил в свою счастливую звезду и за спины не прятался. Я не оставил в своей душе место страху, и как напоминание обо всем этом – две мои боевые медали. Простите, если сказанное прозвучало с излишним пафосом.

Единственный случай, когда в составе экипажей оказался явный трус, произошел в конце 1944 года. На переформировке командиром моего танка был назначен лейтенант Кобит, высокий и статный офицер. Весь экипаж им гордился, так как его внешность, выправка, командный голос, требовательность внушали надежду, что в боевых действиях он проявит себя бесстрашным командиром. В действительности лейтенант оказался просто трусом, лишний раз боящимся высунуться из башни танка. А такие на войне погибают быстро. Так случилось и с Кобитом – в первых же боях он был убит наповал во время налета вражеской артиллерии. После него к нам пришел командиром гвардии лейтенант Филиппов, геройский парень, с которым мы дошли до конца войны. У нас в полку не было случаев, чтобы экипаж преднамеренно покинул танк, продолжающий движение вперед под огнем немецких орудий. Понимаете о чем я говорю? Перебитые траки мы меняли на поле боя, под огнем противника. Никогда танк не выходил из боя, не израсходовав полностью боекомплект. Даже когда мой танк загорелся от прямого попадания в кормовую часть, никто не покинул машину до приказа командира танка, разрешающего оставить горящий танк. Хотя этот приказ звучал оригинально: предложение из пяти матерных слов, смысл которых – вы сами догадываетесь, какой. Насколько я помню, у нас в полку даже особиста не было. А случаев, чтобы кто-то был отправлен в штрафную роту за трусость или отказался выполнить приказ – не припоминаю.

Летом сорок четвертого меня ранило осколками мины. Влепили в меня 15 осколков: в ноги, голову… После госпиталя я ехал на попутке в свой полк (в нашей танковой армии был заведен такой закон – все танкисты после госпиталя возвращались в свои части). Едешь медленно по дороге, а на обочинах «похоронщики» складывают тела убитых бойцов, чтобы предать их земле в братской могиле… Сотни трупов… Смотришь и, несмотря на мою уверенность в своей неуязвимости, невольно думаешь: когда мой черед настанет?

– Неужели действительно совсем не боялись смерти?

– Я боялся глупой смерти. Я имею в виду смерть не в бою. Вы даже не можете представить, сколько народу пропало, как говорится, ни за понюшку табаку. Таких примеров можно привести многие десятки.

В декабре 44-го года мы заняли какую-то станцию. Рядом с нами расположились артиллеристы, которые обнаружили в железнодорожном тупике одиноко стоящую цистерну с какой-то жидкостью, которую несколько смельчаков, неравнодушных к спиртному, попробовали и идентифицировали как медицинский спирт. В действительности это был ядовитый метиловый спирт. 23