Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

закулисная подрывная работа Англии на Кавказе и в Туркестане сеяли недоверие к двум нашим главным союзникам в мировой войне, но и то обстоятельство, что Франция с появлением на политическом горизонте Польши — это было ясно по всему — возвращалась к традиционно полонофильской политике в ущерб России, а Англия — к традиционной англо-русской вражде на всём протяжении азиатского Востока. Таким образом, в Европе мы теряли помощь Франции, а в Азии — согласие с Англией. Надо было искать могущественной поддержки вне Европы и вне Азии. Её можно было ждать только от Америки (говорить о Японии вследствие проявленного ею корыстного интереса к Дальнему Востоку России не приходилось).

С другой стороны, русско-американская дружба не могла иметь опасные политические последствия, так как Америка тоже в тихоокеанском вопросе искала точку опоры против японского натиска на Азиатский материк, грозившего самыми неисчислимыми бедствиями для американского влияния на всём Тихом океане. Чтобы оценить потребность самой Америки в русской дружбе, надо вспомнить, что по соглашению Исии — Лансинга, заключенному 2 декабря 1918 г., за два дня до отъезда Вудро Вильсона на Версальский конгресс, Северная Америка признавала «особое положение» Японии в Китае, иначе говоря, японский протекторат над Поднебесной империей. В сентябре 1919 г. по возвращении Вудро Вильсона американское общественное мнение требовало разрыва этого соглашения, убийственного для интересов САСШ.

Судя по имевшимся в дипломатической канцелярии сведениям, именно в это время (начало осени 1919 г.) деникинская делегация с предложением длительного русско-американского союза могла вызвать горячий отклик у американцев. В экономическом отношении Америка была богатейшей страной после войны, из которой она извлекла материально все выгоды, не испытав ни в какой мере военных разрушений. Накопленные за время войны капиталы могли быть обращены с наибольшей выгодой для России именно в европейскую и ещё больше — в азиатскую её часть, причём это не грозило теми политическими последствиями, которые влекло за собой внедрение немецкого, английского или даже французского капитала. Ни о каком «экономическом засилье Америки» не могло быть и речи. Географическая удалённость Америки от России была лучшей гарантией невозможности установления там экономической монополии САСШ.

Немцы в эпоху франко-русского союза называли Россию «французской колонией». Английскую помощь Добровольческой армии, несомненно, пришлось бы оплачивать серьёзными экономическими компенсациями — нефтяными и иными концессиями. К тому же и немецкая помощь была чревата самыми грозными последствиями (если Россия могла стать чьей-либо колонией, то, очевидно, только немецкой). Но американской колонией в экономическом отношении Россия никак не могла бы оказаться даже при сохранении на длительное время русско-американского союза. Американская помощь была хороша именно тем, что могла служить только дополнением русских рынков.

Эти, в общем, элементарные истины, в которые веровал Нератов, дополнялись некоторыми соображениями практического свойства, новыми и любопытными. Нератов, полагая по совокупности вышеуказанных причин, что внедрение американского капитала в промышленность России не связано с политическим риском, считал не только безопасным, но и желательным появление в России американского технического персонала, при этом как на самых высших инженерных и предпринимательских ролях, так и в качестве квалифицированной рабочей силы. Иммиграция верхушки американского рабочего класса в Россию имела бы, по мнению Нератова, и политически воспитательное, оздоровляющее значение, с одной стороны, внедряя в самую толщу русского рабочего класса американские технические приёмы работы и, с другой стороны, насаждая дух политической индифферентности и навыки антисоциалистического индивидуального высокого положения американского рабочего.

То, что говорил мне Нератов, было несомненно ново и, как я узнал позже, являлось откликом общеэкономических тенденций деникинского окружения, которое боролось не только с большевизмом, но и с социализмом, считая последний самой вредной системой экономического миросозерцания. Нератов лишь применил эти общие посылки всей деникинской экономической политики к идее русско-американского сближения и при этом в самой конкретной форме. Эту мысль о необходимости привлечения не только американских капиталов, но и самих американцев в качестве инженеров, предпринимателей, техников и, наконец, квалифицированных рабочих-мастеровых для «американизации» русской промышленности не в смысле её денационализации, а в смысле её оживления и интенсификации производства Нератов повторял мне впоследствии многократно, и она вошла как составная часть в инструкции, данные мне как представителю дипломатической канцелярии в делегации.

Само собой разумеется, что в состав нашей делегации должен был быть включен и экономист, которому предстояло специально заняться разработкой всех высказанных предложений.

Нератов также в самых первых разговорах указал и на особенности моего будущего образа действий в САСШ — на необходимость новых, «американских» приёмов работы в Америке. Вспоминая об известном поведении С.Ю. Витте в эпоху Портсмутских переговоров в 1905 г.[29], Нератов считал, что кабинетные разговоры с американскими политическими деятелями не приведут к цели. Надо было произвести впечатление на американское общественное мнение, привыкшее к сенсациям. Для этого оставался единственный путь — обращаться к самым широким кругам американского народа, не останавливаясь перед самой бешеной рекламой.

Вполне соглашаясь с Нератовым, я сказал ему, что никогда не был в Америке, но всё же представляю себе, что для всего этого нужны огромные деньги. Нератов улыбнулся: «У Бахметьева эти деньги есть, пускай не жалеет их для русского дела». Тут я не мог не прервать общие рассуждения Нератова, чтобы выяснить его отношение к Бахметьеву и взгляды на него деникинского окружения. Нератов ответил мне, что, по его личному мнению, у Бахметьева «рыльце в пушку», но в какой мере — это можно выяснить только на месте; что если дела у Деникина пойдут хорошо, то, как он может мне сообщить строго доверительно, глава делегации в САСШ будет назначен послом в Вашингтоне.

Я спросил Нератова, кого же, по его мнению, назначат главой делегации. «Это самый трудный вопрос из всех, связанных с вашей делегацией», — ответил Нератов, и будущее показало, что он был абсолютно прав. К сказанному он добавил, что его, Нератова, кандидатом является А.М. Петряев, наш бывший товарищ министра, назначенный Временным правительством взамен ушедшего вместе с Милюковым и Струве барона Нольде. О кандидатуре Энгельгардта Нератов отозвался отрицательно, заявив, что Деникин не отпустит его из ОСВАГа и Энгельгардт напрасно мечтает об Америке. Кроме того, Энгельгардт не знает английского языка, а для Америки это чрезвычайно важно. Глава делегации лично должен вести переговоры с американцами, на других языках не говорящими.

Нератов подошёл тогда, сам того не подозревая, к самому больному месту во всём деле: не имея шансов самому оказаться главой делегации, Энгельгардт устроил настоящую итальянскую забастовку, пускаясь на все хитрости, чтобы одного за другим отводить всех возможных кандидатов и добиться таким образом назначения самого себя. Его тактика в