Виктория Федорова - Дочь адмирала

Джек стал часто встречаться с Хейзи, и теперь предложение Флетчера представилось ему в несколько ином свете. Он проявил к нему интерес, потому что жизнь его была пуста. Поскольку она больше не казалась такой уж пустой, работа в Индии потеряла свою привлекательность.

ВИКТОРИЯ

Жить с мамулей было чудо как хорошо. Летом, когда мне пошел тринадцатый год, я поехала с ней на Украину, где шли съемки ее фильма. Не могу утверждать, что я уже тогда решила стать актрисой, но мне очень нравилось бывать вместе с ней на съемочной площадке, хотя очень скоро часами сидеть на одном месте показалось мне занятием весьма утомительным.

Мне гораздо больше нравилось убегать на улицу и играть с мальчишками. Не знаю почему, но девчонки и их игры меня нисколько не занимали. Грубые, неотесанные мальчишки нравились мне куда больше.

В то лето я стала взрослой. По счастью, это произошло дома. Я больше смутилась, чем испугалась, но когда рассказала об этом мамуле, она только рассмеялась и, обняв меня, объяснила, что все это абсолютно нормально.

И хотя мамуля не готовила меня к этому событию, она отлично справилась с ситуацией. Она даже рассказала мне немного о сексе, конечно не все, но вполне достаточно. Как бы то ни было, тогда ее слова не вызвали у меня особого интереса, может быть, потому, что я была в ту пору чрезмерно замкнутой и одинокой.

Не помню, как относилась к этому мамуля. Сама она была необычайно общительна. Всегда ее вспоминаю в окружении людей. Где бы мы ни жили, к нам всегда приходили бесконечные гости. Я уходила спать, а они допоздна засиживались за беседой. Часто я засыпала под их смех и разговоры, смысла которых не понимала.

Но кое-какие обрывки я улавливала, и они нередко ставили меня в тупик.

Вспоминаю одну женщину, которая пришла к нам в гости.

— Виктория? Не очень-то распространенное имя в России, — сказала она мамуле.

А другая гостья, потрепав меня по щеке, добавила:

— Она обещает стать очень хорошенькой, вот только совсем не похожа на русскую девочку. — И обе засмеялись.

Когда мне исполнилось лет четырнадцать или пятнадцать, я напрямик спросила мамулю:

— Это правда, что мой папа был летчиком и погиб во время войны?

Она удивленно посмотрела на меня.

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что не могу понять: я родилась в январе сорок шестого года, а война кончилась в мае сорок пятого. Чтобы родить ребенка, тебе надо было быть беременной девять месяцев. Выходит, мой папа должен был погибнуть в самом конце войны. Может быть, в самый последний день. Так?

Мамуля улыбнулась.

— Я смотрю, ты стала совсем взрослая, Вика. Наверно, пришло время для взрослого разговора.

Мы сели за стол. Мама взяла меня за руку.

— Может, до тебя дошли какие-нибудь сплетни?

Я мотнула головой:

— Нет. Но я постоянно слышу твои разговоры с подругами, иногда они говорят какие-то странные вещи. Вот я и задумалась.

Мамуля кивнула.

— Я не говорила тебе прежде, боялась, что ты не поймешь. Но сейчас, мне кажется, ты готова узнать правду.

Она рассказала мне все, всю историю их любви с самого первого дня, и то, как отца выслали из страны и как ее из-за любви к нему посадили в тюрьму. В ее рассказе их любовь представлялась мне прекрасной.

— Так мы никогда и не поженились, я и твой отец, потому что нам не позволили быть вместе. Но мы очень любили друг друга, и нам очень хотелось, чтобы у нас была ты.

Я не произнесла ни слова. Не потому, что испытала сильное волнение, а потому, что была захвачена ее рассказом.

Мамуля посмотрела на меня с беспокойством.

— Ну как, Вика? Можешь ты меня понять?

Я поцеловала ее.

— Конечно.

И засыпала вопросами об отце. Какой он? Высокий? Какого цвета у него глаза? Наконец мамуля не выдержала.

— Если хочешь увидеть отца, встань перед зеркалом и внимательно всмотрись в себя. Увидишь его.

Я кинулась к зеркалу. На меня смотрела девочка — чересчур высокая, тощая, кожа да кости, с тоненькими руками и ногами. Я стала сравнивать свое лицо с лицом мамули — ясно, что те черты, которые я не нашла у мамули, достались мне от папы. Зеленые глаза, темные волосы, широкие скулы. И рост — мой отец, должно быть, тоже высокий.

Я подбежала к мамуле.

— Дай мне посмотреть его фотографию.

— У меня ничего нет, все пропало, — сказала она. — После ареста все конфисковали.

— Но что-то должно же было остаться у тебя от отца. Что-нибудь?

— Нет, ничего. Хотя подожди, — сказала она, приложив руку ко рту, — одна вещица осталась.

Подойдя к письменному столу, она стала рыться в ящике.

— Вот, — сказала она, — он принадлежал ему.

И протянула мне электрический фонарик с красно-черным верхом.

— Видишь, написано «Сделано в США»? Это его фонарик. Он забыл его здесь. И это все, что у меня осталось.

Я взяла фонарик и прижала к груди, словно в нем сохранилось что-то от папы. Фонарик, конечно, не работал. Батарейки давным-давно сели, а новых, годившихся для американского фонарика, в России было не найти. Но это был его фонарик, вот что главное. Что-то, принадлежащее моему отцу, перешло ко мне.

Фонарик стал моим талисманом. Я могла смотреть на него часами, мысленно представляя себе его в руке отца. Воображение уносило меня еще дальше, и вот уже отец, красивый и высокий, стоял передо мной, крепко сжимая в руке фонарик.

— Когда-нибудь я встречусь с ним, — сказала я мамуле.

Она фыркнула.

— Не глупи, Вика. Мы даже не знаем, где он, да и жив ли вообще.

— Я разыщу его, вот посмотришь.

Мамуля положила руки мне на плечи.

— Послушай, Вика. Все это очень серьезно. Я понимаю, что тебе хотелось бы увидеть отца. Это естественно, но это невозможно. То, что ты говоришь, очень опасно. Это может принести тебе массу неприятностей.

— А мне плевать!

— Вика, он старше меня. Не исключено, что он уже умер. Все эти годы я ничего не слышала о нем; я знаю только его имя. А этого так мало.

Я спросила, что она имеет в виду.

— Помнишь тот вечер, когда мы обедали у Зинаиды? Там еще была американка, ее звали Ирина Керк?

У меня остались от того обеда весьма смутные воспоминания.

— Я попросила ее разыскать твоего папу. Она обещала. Сказала, если найдет, пришлет весточку. Я не получила от нее ни слова.

Я расстроилась. Если уж американка не смогла найти отца, как я могу надеяться разыскать его из России? И все же я попытаюсь. Тем или иным путем, но попытаюсь. Он жив. Я достаточно настрадалась за свою короткую жизнь. Господь не дал бы мне узнать о его существовании, если бы он уже умер.

ИРИНА КЕРК