Максимилиан Волошин и русский литературный кружок. Культура и выживание в эпоху революции - Барбара Уокер

не только его преобразование в государственное учреждение, но также и новую социальную, политическую и экономическую обстановку при советской власти – изменили соотношение и суть некоторых элементов этой культуры. В данной главе будут рассмотрены конкретные примеры адаптации традиционной кружковой культуры: партнерство мужчины и женщины по приему гостей, лежащее в центре кружка, которое при советской власти не только сохранилось, но и, возможно, даже окрепло; а также привычка к экономическому нетворкингу, которая фактически и укрепилась, и стала проявляться в более широких масштабах. И наконец, что при всем этом произошло с духом коммунитас: исчез ли он полностью, учитывая бюрократизацию кружка Волошина? Или этот дух каким-то образом продолжал жить и в таком сообществе?

На фоне большевистских стремлений улучшить положение женщин новое партнерство Волошина по приему гостей выглядело довольно старомодным. В то время новое руководство страны пыталось изменить общественную роль женщины, ослабив ограничения, накладываемые на нее браком; в этом заключалась суть декрета 1918 года, сделавшего брак вопросом регистрации, а развод – простым гражданским процессом[205]. Однако история о том, как Волошин создал новое партнерство по приему гостей, свидетельствует о сохраняющейся важности традиционного партнерства мужчины и женщины в новых экономических условиях бюрократизации и обнищания. Принимая во внимание стремление Волошина в сложной экономической обстановке сохранить свой летний кружок в качестве государственного учреждения, ему, судя по всему, как никогда требовался человек, который помогал бы ему в хозяйственных вопросах. Это не означает, что в новом партнерстве не было места для любви; напротив, как и прежнее партнерство с Еленой Оттобальдовной, новое включало в себя бережное эмоциональное, а также прагматическое взаимодействие, на сей раз приведшие к повторному браку Волошина.

Последняя болезнь Елены Оттобальдовны Волошиной началась во время Гражданской войны и закончилась ее смертью в январе 1923 года. Для Волошина ее болезнь стала тяжким испытанием. Он не привык самостоятельно заниматься практической стороной хозяйства, а Елена Оттобальдовна под влиянием болезни становилась все более раздражительной. Чтобы справиться с этими проблемами, Волошин пригласил для ухода за ней сиделку, или фельдшера. Ею стала Мария Степановна Заболоцкая, подруга Анастасии Цветаевой, приехавшая с ней в Крым в 1919 году. В качестве второй жены Волошина Марии Степановне было суждено сыграть заметную роль не только в волошинском кружке советского периода, но и в создании посмертного культа Волошина; рассказ о ее происхождении и развитии ее отношений с Волошиным позволит понять смысл ее роли и мотивы, которыми она руководствовалась.

Мария Степановна отнюдь не относилась к образованной элите; она происходила из бедной и несчастливой семьи. Ее отец был польским рабочим (католиком), а мать происходила из семьи православных старообрядцев, которые отреклись от нее, когда она вышла замуж за католика. Отец Марии Степановны рано умер, оставив остальных членов семьи прозябать в нищете; ее брат ушел из дома, и больше о нем ничего не слышали; мать скончалась от туберкулеза, когда Мария Степановна была еще совсем маленькой. В 12 лет она совершила попытку самоубийства, об этом написали газеты, и, очевидно, по этой причине ее взяла к себе директриса одной из петербургских гимназий; таким образом, несмотря на детство, проведенное в нищете, в подростковом возрасте она получила возможность учиться и жить в достатке [Аренс 1990: 611]. Это была волевая и очень способная женщина (похожая в этом отношении на Елену Оттобальдовну), особенно в том, что касалось ведения домашнего хозяйства. Сохранившаяся переписка между ней и Волошиным свидетельствует о том, что именно эти ее хозяйственные способности сыграли значительную роль в развитии и укреплении его романтических чувств к ней.

В конце 1922 года, пока Мария Степановна ухаживала за его матерью в Коктебеле, Волошин воспользовался возможностью попытаться поправить собственное здоровье и уехал в санаторий в Севастополь. Там он получил известие, что Мария Степановна, хотя и намеревалась остаться с его матерью на всю зиму, теперь не уверена в этом плане. Ответное послание Волошина от 18 ноября, бессвязное, полное повторов и противоречий, свидетельствует о тревоге, в которую его повергло ее письмо:

…Вы с Пра так решили [что на эту зиму ты останешься в Коктебеле]. Я бесконечно обрадовался. Но сам написал, что это очень тяжело будет тебе. И будет тяжело. Мне очень тяжело с Пра. И эта тяжесть ляжет на тебя тоже. Милая Маруся, я бы сам не стал просить тебя жить в Коктебеле, потому что это жертва, и большая. Ты написала, что ты так решила. Я глубоко обрадовался. Но ты колеблешься. И я определенно тебе говорю: не надо, не живи в Коктебеле.

Он тебя лишит свободы[206].

Но Волошин не смог удержаться от того, чтобы в этом письме не сказать, как она нужна ему в Коктебеле. Одна очень большая проблема заключалась в том, что он хотел, чтобы Мария Степановна осталась с Пра, пока он совершит давно запланированную поездку в Москву. («Ты ведь видишь по всем получаемым мной телеграммам, что это необходимо…» [Волошин 2003–2015, 12: 552]). Он считал, что ему необходимо сначала поехать в Москву, а затем, возможно, в Берлин, чтобы удостовериться в том, что ему платят за публикацию его произведений. «А с Пра я не смею даже и заговаривать прямо о своем отъезде, потому что она мне IV2 года назад сказала: “Лучше прямо дай мне яду, а потом уезжай куда хочешь”. После этого уже говорить [об этом] нельзя больше» [там же, 12: 552]. У него такие проблемы с Пра, продолжал он, что в Коктебеле он едва ли в состоянии заниматься своими делами, несмотря на всю их неотложность и желание это сделать. Но нет, нет, писал он, Марии Степановне было бы слишком трудно оставаться в Коктебеле: она просто не должна этого делать. «И не люби меня – Маруся, – продолжал он. – Это тоже будет бесконечно мучительно. Ты будешь ревновать мучительно, долго, много. Я не всегда смогу быть внимательным с тобой, как тебе этого надо» [там же, 12: 553]. А затем он предлагал ей своего рода сделку:

Но если ты можешь полюбить не меня лично, а то, что я делаю и что я должен сделать, то об этой любви я прошу и умоляю тебя. Так меня еще никто не любил. Эта любовь мне необходима, Маруся. Помоги мне любить Россию и помоги найти слова… помоги мне найти себе тишину… которые нужны для работы. Если так полюбишь, это во мне полюбишь, тогда прошу, умоляю тебя: будь со мной в Коктебеле, будь [там] всегда, останься за