Михаил Девятаев - Полет к солнцу

Аэродром точно так же, как и десять минут назад, расстилался перед нами. Но сейчас он был уже иным. Ведь стартер запомнила, как мы обошли ее и без разрешения на вылет, по-пиратски побежали вперед. Женщина в черном уже, наверное, сообщила дежурному об этом. Туча пыли прошла через все поле, и ее, вероятно, заметили все.

Володя влезает в самолет, кричит, жестикулируя: никаких струбцинок!

Я понимаю его донесение, пробую штурвалом руль высоты, убеждаюсь, что это так, и мысли разрывают мозг: что же дальше? Что с самолетом?

К нашему "хейнкелю", который стоит над самым обрывом, бегут какие-то люди. Они взбираются на кручу там, где разместилась батарея зенитчиков.

Я не раз видел стволы пушек, густо торчащих вокруг аэродрома. Огневые позиции зенитчиков мне были ни к чему, я никогда не обращал на них внимания, и при обсуждении плана нашего побега мы никогда не учитывали их. Наш полет представлялся нам молниеносным, и зенитки нам не помеха.

А теперь я вижу, как к нашему самолету и отсюда, и оттуда спешат солдаты-зенитчики. Они, конечно же, наблюдали за тем, как самолет едва избежал катастрофы, как он в туче пыли развернулся, слышали грохот. Узнали нас и просто интересуются, что случилось? Нет, они пока что ничего точно не знают.

Так оценил я ситуацию, увидев, как доверчиво приближаются к нашему "хейнкелю" солдаты, как таращат на меня глаза. Они не могут еще понять, кто сидит в кабине. Только видят, что летчик как-то странно обмундирован.

Все заметили, что на аэродроме что-то произошло, но никто не мог подумать, что участники и творцы этого события - узники. А мы не понимали, что случилось с самолетом. Я не понял поведения машины, мои товарищи меня...

* * *

Когда я старался "подорвать" самолет и его бросало то вправо, то влево, хлопцы понабивали себе шишки на головах, потому что их швыряло, как непривязанный груз в кузове автомашины. На развороте было еще хуже. Полет им, конечно, представлялся несколько иначе, и когда я остановил машину и собирался с мыслями, с собой, товарищи какую-то минуту молча терпеливо ждали. Но когда увидели немецких солдат, обходивших самолет, когда увидели, что я сижу и неизвестно чего жду, гнев и возмущение взяли верх над всеми. Кто-то схватил винтовку, подскочил ко мне:

- Нас окружают!

Действительно солдаты тянулись к нашему самолету отовсюду - пешком, на велосипедах.

- Взлетай! - гаркнул кто-то над ухом. Холодный штык уперся мне в спину.

- Прикончим, гад!

- Обманул, подлец!

Я обернулся к ним, не отрываясь от машины, и увидел знакомые, близкие мне лица, искаженные отчаянием, смертельным страхом.

"Сейчас убьют", - промелькнула мысль. Я взглянул на Соколова - он сохранял выдержку.

Еще посмотрел перед собой, и вдруг пришло решение. Оно наполнило меня светом надежды, рассеяло колебания и сомнения, умножило мои последние силы. Раз солдаты бегут к нам без винтовок, значит, они еще ничего не подозревают. Так пусть же подбегут поближе, пусть подальше отходят от своих орудий.

Когда я снова обернулся к своим товарищам, у меня было решение, было, что сказать им, и я стал во весь голос горланить им, что надумал. Но никто из них ничего не слышал: гудели моторы. Только по выражению лица, по глазам они могли догадаться, что я не собираюсь сдаваться, что сейчас поведу самолет вперед, что не прекратил полет, а буду его продолжать.

Наверно, это понял Соколов. Он ударил по рукам того, кто держал винтовку, и она упала. Соколов подхватил винтовку и встал вплотную ко мне. Я почувствовал, что "с тыла" угрозы нет. А гитлеровцы уже совсем близко. Я отчетливо вижу их расстегнутые шинели, красные вспотевшие лица, их полные удивления глаза. Я снова кричу и показываю товарищам, чтобы они подались назад, исчезли в глубине фюзеляжа и, пригнувшись, собрав все свои силы, отпускаю тормоза. Самолет катится прямо на солдат.

Они не ожидали, что "хейнкель" двинет на них. Да их же давит летчик-заключенный! Они бросились врассыпную. Те, что были дальше и которым ничего не угрожало, вынимали из кобуры пистолеты. Другие бежали к своим зениткам.

Но время было выиграно, только время, а не победа. Самолет снова мчался на тот конец аэродрома, с которого мы начинали взлет.

Даю небольшую скорость. Мне нужно как можно скорее достичь площадки старта. Взлетать отсюда абсолютно невозможно: на том конце аэродрома возвышались радиомачты, деревья, строения.

И снова - только я и самолет. Неразгаданный, неподвластный мне, но в моих руках. Я не знал, почему он не отрывался от земли, но я верил в него. Та сила, которую я не мог объяснить и которая противодействовала мне, теперь будет покорена. Самолет должен выровняться при разбеге и подняться на крылья. Я стремился добиться этого для себя, для товарищей, для спасения нас от смерти.

Ничего не видел, что делалось по сторонам - там только мелькали самолеты на стоянках и те, что подкатывались к старту. Я должен взлететь, пока зенитки не готовы открыть огонь... Пока солдаты не успели сообщить, что увидели... Пока не дан приказ поднимать истребителей... Пока не поздно...

Мы снова на бетонке. До старта и стартера не дошли. Мы действовали, как воздушные пираты, сами творили свои правила.

Я подал ручку управления вперед, самолет с грохочущими моторами интенсивно набирает скорость. Ко мне возвращалось прежнее чувство уверенности: машина мчится по твердому, ровному полю.

Вдали уже вырисовывается штормовое море... Пора отрываться от земли. Я подаю ручку от себя. Теперь скорость больше, чем была тогда. Но чувствую, что ручка снова прижимает меня к спинке сиденья. Уже давит мне на грудь. А машина катится в таком же положении, как и раньше.

Какая-то мука, какая-то боль корчит машину. Это они швыряют ее с крыла на крыло.

Что же это? Что?

Мысль: если и на этот раз не оторву самолет от земли, направлю его вправо. Там стоят самолеты.

И еще мысль: почему у меня не хватает сил поднять самолет? В чем причина?

Во тьме вспыхнул свет - только с этим я могу сравнить озарившую меня догадку, так долго блуждавшую в моей разгоряченной голове.

Подобные явления бывают с самолетом тогда, когда триммеры руля высоты установлены "на посадку", а не "на взлет". Но где штурвальчики, которыми переводятся триммеры? Где они на этой заполненной приборами доске?

Я сумел бы ликвидировать эту ненормальность очень легко, но вот она морская пучина. Уже видны огромные камни, о которые разбиваются волны.

V меня мало сил, для того чтобы отжать штурвал... и я кричу:

- Помогите мне!

Я кричу так, что мой голос слышат товарищи в надрывном реве моторов. Я указал им на ручку у моей груди.

Худые, тонкие руки легли на штурвал рядом с моими, и он подался вперед. Самолет сразу выровнялся. Его "хвост" поднялся. "Нос" опустился ниже. Самолет уже катился на двух колесах шасси. Вот то положение, после которого крылатая машина сама отрывается от земли. Но я боюсь, что мои друзья вдруг отпустят штурвал, и я заклинаю, приказываю, молю: