Игорь Тимофеев - Ибн Баттута

«Вместе с ними, — писал Ибн Баттута, — мы проехали около трех миль и добрались до тенистого места, где было много воды и деревьев. Там были разбиты четыре палатки, в каждой из них — горка камней, а между палатками — бак с водой. Солнце не проникало сквозь густые кроны, и казалось, что мы находимся в аду. Подъехав к этому месту, женщины залезли в бак и там, под водой, сняли с себя одежды, которые тут же были розданы нищим. Из воды они вышли в грубых холщовых рубищах, подвязанных у талии. Неподалеку от бака в низине был разожжен костер. Чтобы пламя было выше, в него лили кориандровое масло. Вокруг стояли пятнадцать мужчин с вязанками хвороста и еще около десяти человек с сухими поленьями. В ожидании женщин у костра собрались трубачи и барабанщики. Несколько мужчин прикрывали огонь белым полотнищем, чтобы женщин не смущал его вид. Одна из них приблизилась к костру и резким движением вырвала полотнище из их рук. Затем она сложила руки за голову и бросилась в огонь. В тот же миг грохнули барабаны, запели трубы, и мужчины стали подбрасывать в костер вязанки хвороста. Поднялся страшный крик. Глядя на все это, я чуть было не упал с коня. Мои спутники побрызгали на меня водой, умыли лицо, и я уехал».

Что и говорить, зрелище непривычное! Но непривычное встречается в Индии на каждом шагу, и обряд самосожжения вдов — это только начало. «Живешь среди птиц — говори по-птичьи», — учили древние индусы. И в этом был глубокий смысл: в чужих краях запасись терпением и не спеши со своим мнением, помни, что тот, кто быстро говорит, медленно думает.

В первые дни Ибн Баттута старается больше молчать, неторопливо приглядывается, прислушивается к разговорам купцов, исходивших Индию вдоль и поперек. Он чувствует, что скоро произойдут важные перемены в его судьбе, и готовится к ним загодя, без суеты, расчетливо прикидывая, как бы в чем не прогадать. Всего несколько дней провел он в Мултане, а уже знает, что почем и какой товар дороже других ценится султаном. Бесстрашно залезая в долги, Ибн Баттута приобретает лошадей и верблюдов и грузит на них мешки с хорасанскими стрелами. За них султан Мухаммед, страстный любитель охоты, по словам бывалых людей, не пожалеет ничего.

Передышка в Мултане одинаково выгодна гостям и хозяевам. Гости пополняют здесь свои припасы, перепаковываются, набираются друг у друга опыта и ума. Хозяева тем временем внимательно приглядываются к гостям, выясняют, откуда и с каким товаром прибыли, на что рассчитывают в столице. Тех, кто побогаче или повыше рангом, правитель Мултана Кутб аль-Мульк приглашает к себе и за дружеской беседой незаметно выпытывает все, что ему необходимо знать; с иными познакомятся направленные в караван-сарай соглядатаи и обстоятельно доложат эмиру о каждом из них, чтобы он, подытожив собравшиеся у него сведения, отписал султану пространное письмо, которое задолго до выхода каравана будет вручено гонцам царской почты.

Султанскому эмиру Ибн Баттута «преподнес раба, коня, немного изюма и миндаля: самые драгоценные подарки для жителей этой страны, поскольку изюм и миндаль сюда доставляют из Хорасана». И в этом магрибинец, надо думать, не прогадал. Судя по приему, оказанному ему в Дели, эмир Кутб аль-Мульк в своей секретной депеше представил его в самом выгодном свете.

Сорок дней пути из Мултана в Дели показались Ибн Баттуте сплошным праздником. «Придворный эмира и проводник, сопровождавшие нас, — вспоминал он, — взяли с собой из Мултана двадцать поваров. Они ночью выезжали к следующей нашей стоянке, чтобы приготовить пищу и все необходимое».

Такая предусмотрительность имела свои причины. Кроме торговых людей, в составе каравана находились несколько высокопоставленных чиновников из Хорасана и Мавераннахра, которые со своими чадами и домочадцами спешили в Дели, где собирались поступить па службу к султану. Среди них Ибн Баттута упоминает кадия города Термеза Ходаунда-заде, самаркандского нотабля Мубарак-шаха, некоего Аранбаха из Бухары и других.

Не обошлось и без приключений. «В пустыне, — писал Ибн Баттута, — на нас напали восемьдесят неверных, в том числе двое конных. Мы отчаянно бились с ними, убили одного из всадников и захватили его коня. Еще мы убили около двенадцати человек. Я был ранен стрелой, другая стрела задела моего коня, но, слава аллаху, все окончилось благополучно, ибо стрелы неверных не имеют силы. У одного из наших людей был ранен конь, и мы дали ему коня неверного. Раненого коня мы зарезали, и его мясо съели тюрки из нашего каравана».

Стояла сухая знойная погода. Раскаленный воздух струился как лава, обжигая покрасневшую кожу. Днем путники раздевались догола и клали на плечи и бедра мокрые полотенца. Но это помогало ненадолго. Через каких-нибудь полчаса полотенца высыхали и деревенели, и на коже появлялись мелкие волдыри. Жара отпускала лишь к ночи, но уснуть было невозможно: откуда-то налетали тучи всевозможных насекомых, облепляли шею, руки, лезли в глаза и уши. Все тело зудело от укусов, и Ибн Баттута яростно, до крови чесался, осыпая проклятиями незваных ночных гостей.

Несмотря на тяготы пути, настроение у всех было приподнятое. На вечерних привалах Ходаунд-заде устраивал званые ужины, куда приглашали самых уважаемых людей в караване. Мултанские повара ловкими движениями разрезали зажаренных баранов на четыре или шесть частей и, положив их на фарфоровые блюда, разносили гостям. Острая приправа из имбиря, перца, орехов и миндаля, как огонь, обжигала рты, и после нее даже теплая прогорклая вода из походных бурдюков казалась сотрапезникам шербетом.

На тридцать шестой день караван прибыл в небольшой городок Масудабад, в десяти милях от Дели. По обычаю гостей встречали султанские сановники. В Масудабаде отдыхали три дня, ожидая письма от Мухаммед-шаха, которому было сообщено о прибытии каравана. Наконец гонцы принесли ответ, и утром четвертого дня караван вышел на почтовый тракт для последнего перехода.

До самого Дели дорога шла среди виноградников. Верный своему правилу подмечать и запоминать любую мелочь, Ибн Баттута насчитал пять сортов винограда: черный, белый, финиковый, читорский и пурпурный. В Дели караван, ведомый шейхом Зинджани, вытянулся в сторону султанского дворца, где была назначена встреча с главным визирем Ходжа Джиханом.

Ходжа Джихан ожидал гостей в тронном зале, который назывался Хазар астун, что означает «Тысяча колонн». Входили туда по очереди, в порядке старшинства. Аудиенция оказалась на удивление короткой. В знак приветствия визирь отвесил гостям низкий поясной поклон, а они опустились на колени и коснулись руками прохладного мраморного пола. После этого находившиеся в зале накибы высокими голосами пропели «Во имя аллаха», что было сигналом окончания приема.