Русский сыщик И. Д. Путилин т. 1 - Иван Дмитриевич Путилин

— Да, братец, такова-то оказалась его благодарность... Вчера я опять пристал к нему. Дай, говорю, Иван Васильевич, рубликов хоть двадцать, потому я без места. А он швырнул мне тридцать пять копеек, как собаке, и отвечает: «Доколе сосать вы, ироды, из меня соки будете?» Это его-то я сосу? Ты примерно-то рассуди: тридцать тысяч на этом деле он заработал. Ведь мне Спиридонов говорил, что в сумке больше тридцати одной тысячи оказалось!

Агент насторожился. Слово «сумка» его особенно поразило. Он впился глазами в говорившего. Это был парень средних лет, прилично одетый, с типичным кучерским лицом. Волосы курчавые, пушистые, остриженные «под скобку», густые пушистые усы.

— А ты бы ему пригрозил, коли, мол, как следует не поделишься, все открою, донесу.

— И то, братец, говорил я ему, а он только смеется: «Что же, — говорит, — донеси, вместе по Владимирке пойдем, веселей будет».

Через несколько минут собеседник субъекта с кучерской внешностью куда-то исчез, остался только один, обиженный и обойденный в дележке. Агент быстро вышел, привел наружную полицию и немедленно арестовал неизвестного.

В три часа ночи неизвестный был доставлен в управление сыскной полиции. На другой день, десятого января, он был допрошен. Сначала он отпирался, плел нечто несуразное, потом наотмашь перекрестился и начал свою исповедь-покаяние. На вопрос: «О каком тайном преступлении беседовал с приятелем в притоне?» — он ответил:

— Грех это — убийство Шахворостова. Только я-то сам не убивал его...

В ходе допроса выяснилось, что его зовут Тимофеем Шаровым, он кронштадтский мещанин, в Петербурге живет почти двадцать лет. Сначала служил кучером у Мятлевых, потом поступил к генералу Лерхе и, наконец, к Татищеву. У Татищева вторым кучером служил Спиридонов. В один грустный для них день и Шаров, и Спиридонов были уволены от должности кучеров вследствие пропажи кучерской одежды.

* * *

— Отойдя от места, — продолжал свой рассказ Шаров, — поселились мы в том же доме Раудзе, на квартире у Прасковьи Тимофеевой. В этом доме находилось питейное заведение, которое содержал Бояринов, а работал в заведении его зять, крестьянин Иван Васильевич Калин. Подручным у него был Егор Денисов. Мы со Спиридоновым частенько захаживали в заведение. Только раз Спиридонов мне и говорит: «Сделай милость, достань дурману, необходимо нам...» — «Зачем?» — спрашиваю его. «А затем, — говорит Спиридонов, — что Иван Васильевич хочет напоить им одного недруга своего, а потом, когда тот очумеет, дать ему основательную трепку». Он мне все объяснил, оказывается, что какой-то богатый деляга-парень, Шахворостов, взял у Ивана Васильевича сто рублей за то, что приищет ему подходящее помещение под питейное заведение, а сам никакого помещения не нашел, да и деньги назад не возвратил. Вскипел, значит, дай, дескать, проучу Шахворостова.

— Ну и что же, достал ты дурман? — спросил я Шарова.

— Как же, достал. Отправился к коновалу Кавалергардского полка. Дал он мне сонного зелья, а я доставил его Ивану Васильевичу. Тот стал, значит, пробу делать. Настоял водки и дал Спиридонову выпить рюмочку. Выпил Спиридонов и ушел домой. Наутро, глядь, приходит к нам и говорит: «Ну братцы, ни черта не стоит ваш дурман Не действует' Я как лег, так и встал...» Иван Васильевич на меня пенять стал. «Какой же это, — говорит, — дурман? Что же я таким зельем поделаю с Шахворостовым?»

— Скажи, — спросил я у Шарова, — а почему Калин так упорно желал одурманить Шахворостова? Действительно ли для того, чтобы только «поучить» его, или же для какой-либо иной цели? Ну, например, для того чтобы его ограбить?

— Не знаю точно, но так полагаю, что и на его деньги, может, зарился, потому покойный Шахворостов слыл в больших деньгах.

— Так, стало быть, вы попросту убить и ограбить его желали? — строго спросил я.

Шаров помолчал.

— Да, не буду таиться... Действительно, когда не удалось нам опоить зельем Шахворостова, стали мы подумывать, каким иным способом порешить с ним и ограбить его. И, мой грех, я первый надоумил компанию нашу так поступить: заманить Шахворостова в местность Мятлевских дач, а там его и убить.

— И вы так и сделали?

— Так и сделали.

* * *

— Раз как-то зашел в питейное заведение покойничек. Мы четверо: я, Иван Васильевич Калин, Спиридонов и подручный Егор Денисов начали предлагать ему место, говоря, что близ Мятлевских дач, в Лиговском парке, требуется, дескать, человек опытный, знающий, для присмотра за рабочими. Жалованье чудесное дадут. Разгорелись глаза у Шахворостова. «Что ж, — говорит, — братцы, я согласен. Поедемте, вот только домой за аттестатами схожу». И ушел. А мы радоваться зачали. Вот когда, мол, попался ты на удочку! Это почище дурману будет! Вернулся скоро Шахворостов. Отправились мы все на Петергофский вокзал и поездом в десять часов утра поехали в Лигово. Я поехал в другом вагоне, а Шахворостов ехал вместе с Калиным, Спиридоновым и Денисовым.

— Почему же ты ехал отдельно?

— Чтобы не попадаться на глаза Шахворостову, — ответил Шаров. — Он, так вам скажу, недолюбливал меня, подозрительно ко мне относился...

— Что же, вооружены чем-нибудь вы были?

— У Ивана Васильевича Калина нож был. Когда Шахворостова пригласили ехать в Лигово, он вынул нож складной, с черным черенком, и остро-преостро наточил его на бруске. Все о ноготь свой пробовал, остро ли нож режет...

Когда приехали мы в Лигово, то они повели Шахворостова к Кушелевой даче. Я же, хоронясь, издали за ними следовал. Смотрю, повернули они в лес... Я тайком за ними. Прошло примерно минуты две. Вдруг страшный крик. Хоть и ожидал я такое окончание дела, а все же, поверите, от этого крика словно очумел. Так жалостно закричал Шахворостов, ну вот словно из него жилы вытягивали! Прибежал, смотрю. Лежит это Шахворостов уже убитый, зарезанный, а кровь из раны так и льет. Руками-то, бедняга, еще как будто землю роет, а Иван Васильевич, Спиридонов да Денисов на него хворост да древесный сор сыплют...

Когда я прибежал туда, вдруг все всполохнулось — совсем близко послышался звук лошадиных копыт. Бросились тогда все наутек, побежал и я. Смотрю, на дороге сумка черная, клеенчатая. Схватил я ее и еще пуще побежал. Выбежал из леса, остановился передохнуть. Потом пошел к речке и выкупался, больно уж жарко, да и не по себе мне было. Выкупавшись, пошел я по шоссе пешком в Петербург, куда и прибыл