Юрий Айзеншпис - Виктор Цой и другие. Как зажигают звезды

Мой же дружок, сильно пьющий, особо не увлекался ни морем, ни фруктами. Он не мог проходить мимо дешевого и отличного местного вина и очень укоризненно смотрел на меня, если я отказывался составить ему компанию. И для меня, хотя и потреблял, наверное, раза в два меньше, вечный праздник закончился инфарктом. Кое-как подлечившись в местной больнице, я перебрался в Москву. Но, несмотря на это предостережение сердца, кутить не перестал.

В столице я начал встречаться с девушкой, с которой познакомился на юге. Имя не помню. Или Оля? И еще с одной — то ли Нина, то ли Вика. И еще с Наташей с Беговой, ныне женой моего друга. И когда через полтора месяца я угодил в больницу со вторым инфарктом, однажды меня посетили одновременно две верные подруги. В палате произошла небольшая, но отвратительная сцена ревности, одна из немногих в моей жизни. Но и после второго инфаркта я не остепенился — уж больно сильно изголодался по праздникам за столько лет в неволе. Кутил напропалую. При этом я успешно продолжал уклоняться от попыток милиции вычислить меня, на квартирах родителей появлялся редко, что-то снимал, иногда у подружек и друзей зависал. Но все равно не особо спокойно себя чувствовал, вздрагивал от каждого настойчивого звонка в дверь.

В начале февраля 1986-го я познакомился с двумя веселыми девчонками, мы пошли в ресторан, а после его закрытия я вместе с двумя бутылками шампанского отправился к ним в гости, куда-то в район Останкинского телецентра. А тогда, надо заметить, вся страна жила в ожидании очередного съезда партии, в столице постоянно проводились милицейские рейды и облавы, попались и мы: около метро «Рижская» нас остановили взмахом жезла. Всем пассажирам такси предложили показать документы. Документы обнаружились лишь у одной из девушек. Нас заставили расплатиться с водителем и доставили в ближайшее отделение милиции. Вскоре девчонок отпустили, а меня оставили, ибо я без утайки назвал свое имя, и после пробивки наверняка установили, что я числюсь поднадзорным. До утра я просидел в местном «обезьяннике» в компании с какими-то бродягами и алкашами. Мне было хреново, хотя, казалось бы, ко всему уже привык, но опять недоразумения, огорчения, опять слезы родителей. Привлечь, конечно, не смогут, но кровь попортят. И от этих мыслей мне стало плохо с сердцем, очень плохо. Вызвали скорую, госпитализировали в больницу, вкололи массу всего оживляющего. Утром пришел врач, посмотрел и говорит:

— Ну, лежите, больной, отдыхайте, все обследуем, а там видно будет.

Через три часа он заглянул ко мне снова и выдавил сквозь зубы, уставясь глазами в пол:

— Мы вас вынуждены выписать…

— Но я же плохо себя чувствую, почему?

— Такая ситуация сложилась, не могу все рассказать… Но оставить вас не в моей власти. Не волнуйтесь и собирайте вещи.

Ничего себе — не волнуйтесь! Где это видано, чтобы больного за дверь больницы выставлять? И я испугался не на шутку. Когда же я оделся, меня отвели в какой-то пустой кабинет с пожелтевшими плакатами устройства внутренних органов. Я долго ждал, и вот заходят двое, представляются следователями и говорят после расспросов:

— Ты злостно нарушил паспортный режим, мы тебе делаем предупреждение и берем подписку. Еще раз приедешь в столицу — посадим.

— Да я только вчера приехал…

— Врешь. Где билет???

— Ну ладно, сейчас прямо и поеду…

Но меня не отпускали, чего-то ждали. Потом сказали:

— Поедешь с нами.

Посадили в черную «Волгу» и куда-то повезли: я зажат посередине заднего сидения, двое здоровяков по бокам и водитель. Я пытался завязать разговор, но безуспешно. Машина проехала ВДНХ, мне стало интересно:

— Куда везете?

— Сам увидишь.

И вот мы выехали за пределы столицы, сопровождающие сначала упорно молчали, а потом снова начали грозить:

— Еще раз появишься, гаденыш, сразу под наши молотки попадешь. Тут тебе в больнице не помогут… Уяснил?

На этот раз уяснил. Все это проходило в рамках кампании очистки столицы перед съездом КПСС от подозрительных элементов, а именно таким я и являлся — госпреступником.

Проскочили несколько подмосковных городков, стали приближаться к Владимирской области, на сотом километре остановились, прижавшись к обочине, стали звонить кому-то. Вскоре с другой стороны подъехала «Волга»-близнец, и прошла передача особо опасного преступника владимирским властям. На прощание один из московских ментов отвесил мне обидный пиндаль грязным ботинком.

Меня повезли в городской отдел Александрова, опять последовали допросы, заполнили карточки и объявили надзор. Раз в неделю требовалось приходить отмечаться, а каждый день после десяти вечера как цуцику сидеть дома и ждать проверки. Утром следующего дня я позвонил на мебельную фабрику и трудоустроился на должность старшего мастера. И стал ходить туда, какую-то ерунду из дерева делать. 400 человек лениво работали дедовскими методами, даже производство корпусов для телевизоров куда лучше налажено было.

Поскольку проблемы с сердцем продолжались, я периодически посещал местную горбольницу и как-то удачно попал на очень хорошего врача. Рассказал ему историю жизни, тот отнесся персонально и неформально. Подтвердил, что требуются квалифицированные исследования в хороших центрах Москвы и начал выдавать мне разрешения выезжать в столицу. После таких поездок я приносил врачу то бутылочку коньяка, то коробку конфет. Почему не доставить удовольствие хорошему человеку?! Наиболее же ценной оказалась рекомендация собирать документы на ВТЭК. Признай врачебная комиссия мою инвалидность, я сумел бы вполне законно вернуться в Москву.

Вскоре я встретился с сыном хозяйки Поповым, авторитетным человеком в городе, он только что отбыл три года срока и вернулся домой. В целом бездельничал. С ним я проводил время, иногда в единственном приличном местном ресторане. Там по пятницам собиралась местная «знать» — жулье, воришки и прочие, живущие не на одну зарплату. Часов в 11 все замолкало, и только периодически слышались пьяные песни и крики. Что же, обычная жизнь обычного провинциального городишки. Хоть и скукотища, да меня в общем-то не особо раздражала.

На заводике я проработал несколько месяцев, особо не утруждая себя, но и не наглея и не прогуливая. А потому надзор за мной сильно ослаб, лишь изредка приходил пьяный участковый, громко стучался в ворота дома, а сам даже мою фамилию не мог выговорить:

— Здесь живет ААА…?

А хозяйка дома, острая на язык баба, передразнивала:

— ААА… Выучи сперва фамилию, а потом уже будешь трезвонить. Все дома. Пошел ты!

Эта самая хозяйка, дама хоть и в возрасте, но и в самом соку, практически с самого начала оказывала мне недвусмысленные знаки. Иногда это было приятно — пампушечки да свежая простынка, а иногда и слегка навязчиво. Но возможная интимная связь с нею меня не привлекала. В то же время к нам периодически заходила на чаек милая девушка Оля, и вот с ней у меня установились тесные отношения. Сначала я переехал к ней в комнату в коммуналке, а затем в добротный купеческий дом, где жила ее мама. Весной там все расцвело, и я просто наслаждался… Оля жила с сыном.6–7 лет, периодически заикающимся и часто болеющим. Еще теоретически существовал муж-алкоголик, уехавший на заработки на Север и канувший неизвестно где. В общем, обычная бестолковая история.