Владимир Корнилов - Демобилизация

11

Выскочив в тот злополучный День Пехоты из надышанного водочным перегаром такси, Клара Викторовна влетела в свою квартиру и, не снимая шубки, набрала Марьянин телефон.

- Ну, надо, очень надо, - лукаво и необычно для себя весело запищала в трубку.

У Марьяны, видно, кто-то был и разговаривала она неохотно.

- Как хочешь, - уже начинала обижаться переводчица. - Но у меня потрясающие о тебе новостишки.

- Тогда давай завтра, - шепотом сказала Марьяна.

- Завтра я хотела наконец добраться до льда, - обидчиво, будто говорила с мужчиной, протянула Клара Викторовна. - После операции не покатаешься.

- Не ной. Это же не мениск, - сказала Марьяна. - Катайся на здоровье. Я к тебе подскачу.

- С коньками?

- Если к Бутыркам подвезешь.

И вот они сидели в ресторане, у которого должны были встретиться еще час назад. Потрясающие новости никакого эффекта на Марьяну не произвели.

- Ну и что? - скривилась она. - Думаешь, велика радость?

- Он импозантен, - пыталась защитить Ращупкина подруга.

- Слизняк, - небрежно отмахнулась Марьяна.

Ожидая бифштекса с луком, они пили сладкое вино. Сухое уже кончилось, а от коньяка Марьяна отказалась. Она привыкла платить за себя, а денег у нее было всего двадцать пять рублей.

- Не знаю... Может, я зла и несправедлива. Сегодня опять собачье дело. Изнасилование. Жилищный кризис. Людям негде по-человечески перетрахаться. Демобилизованный солдат, набравшись, полез, представляешь к стрелочнице. Тетке 48 лет. Сидела на путях в ватнике и платке, как кулема. Начала орать, так он ее ломом... Парню - 23 года, а теперь вышкой пахнет. Особенно, если пустят показательным...

- Ужас, - вздохнула переводчица, не зная уж как теперь вернуться к разговору о Ращупкине.

Но, догадываясь о желании подруги, Марьяна, закурив длинную болгарскую сигарету, сама сказала:

- Боюсь, этот подполковник тоже меня когда-нибудь пришьет. Плохо их обуздывают в Вооруженных Силах. Сам министр, говорят, большой селадон.

- Он старый, седенький, - улыбнулась переводчица, вспоминая маршала Булганина. - Хотя моськой - ничего.

- И Ращупкин рылом вышел, - скривилась Марьяна. - Вообще-то я зря... Он парень что надо. Только устала я от всего, от него и от... В общем, от всех.

Переводчица замерла, ожидая исповеди, и Марьяна, помедлив и раздув начавшую гаснуть сигарету, стала говорить мягко и без раздражения, что с ней случалось теперь не так уж часто.

- Ах, Кларка, не у тебя одной шиворот-наперед и еще раз навыворот. Чёрта лысого меня потянуло на этот говенный юрфак. И денег тут - на три дня после получки, и работа - одно дерьмо и чужие слезы. Война была - не рассуждали. Четыре года - и в дамках. После войны, мол, преступлений будет навалом. Дело перспективное, расти сможешь. Насчет преступлений - не обманули, а все равно лучше б куда-нибудь в другое место пошла.

- Но ведь растешь!.. - уже жалела подругу сердобольная переводчица.

- Хм... Расту?!. Вон Борька, лейтенант без училища - и то на полторы сотни больше гребет. Что ж мне - взятки брать?

- Бери, - улыбнулась Клара Викторовна, впервые подумав, берут ли взятки в прокуратуре.

- После тебя, - отмахнулась Марьяна. - Свекровь, жеребячье племя, больше половины отбирает. Свекор пятнадцать тысяч, не считая пайка, приносит и все равно с меня и Лешки эта поповна за жратву и домработу вычитает. Кого-нибудь пригласишь, разговорами закармливай. Чаю - и то для гостей не выпросишь. Вчера Лешкина новая пассия прибыла. Я ее из читалки сама за руку привела. Наврала, мол, Алешка зовет. Так даже накормить нечем было. Представляешь, такая, новый тип. Одета - не то, что мы с тобой расфуфыр! а так, скромно, ничего лишнего. В общем, не простой орешек. Скромняга. Алешка ее закадрил на Новый год у Крапивникова.

- Та ягода?..

- Эта... - рассердилась Марьяна. - Я тоже, по-твоему, того поля?..

Когда-то они обе прошли через крапивниковский дом, причем Марьяна ненадолго там зацепилась.

- Прости, - сказала переводчица. - Я не хотела... Честное слово, я даже забыла...

- Я тоже, - усмехнулась Марьяна. - Так вот, она не такая. С ней Жорочка даже расписался. Только - увы и ах - загс - не психолечебница и Жорочку не вылечил. И через месяца три или четыре показал ей наш красавчик от ворот на запад...

- Бедная, - искренне вздохнула Клара Викторовна и чокнулась с подругой.

- И тут мой ненаглядный и разлетелся. Понимаешь, не простой обычный подзаход, а высокое чувство, философские антимонии. Думаю, по кабакам ее начал таскать. Гонорары какие-то куцые стали.

- Жена всегда узнает последней, - вставила не к месту переводчица, но умолчала, что встретила доцента час назад у этого ресторана.

- Какая жена! - отмахнулась прокурорша. - Дура - последней.

Она взяла у Клары Викторовны вторую сигарету.

- К вам можно подсадить этих двух товарищей? - склонился над ними официант, кивая на двух мужчин, стоявших в дверях зала. Со времени прихода подруг в ресторан, зал как будто сузился. Все столики были заняты.

- Нельзя. Мы мужей ждем, - не поворачивая лица, буркнула Марьяна. Служите жантильней, - выпустила дымок, и молодой официант, что-то бурча под нос, отошел пожимая плечами.

- Стажироваться - стажируйся, а хамить нечего, - довольно громко сказала Сеничкина.

- Здесь? - удивленно вскинула близорукие глаза подруга.

- А не все ли равно, где учиться тарелок не бить? Рохля - та последней узнает, - вернулась к прерванному разговору. - А не хочешь в соломенных вдовах бегать, стой на стрёме. Ах, чёрт меня потащил на юридический. Пошла бы на философский, может, уже докторскую писала б.

- Ты?

- А кто? Думаешь, они, филозофы, особенные? Типичные олухи. Павлины. "Я - философ, я - элита", распустят хвосты и пойдут цитатами махать. Все на один пошиб. Только что у моего морда симпатичная и язык подвешен, а соображения на тридцать пять и пять. Ниже нормального. Зато амбиции мамочки! Этот - не понял, тот - не вскрыл, третий - исказил. Мальтус (он с Мальтуса начал)... "английский мракобес выступил со своей человеконенавистнической теорией на рубеже ХVIII и XIX веков. Его основная работа "Опыт о законе народонаселения" появилась..." и так далее. Вчера над благоверным издевался Борька, сегодня я потихонечку позволяю. Но дома ни-ни. Стой по струнке, отражай на лице эмоции. Короче, работай зеркало. "Ах, замечательно! Ну конечно, куда этим перечницам Юдину и Константинову?! Из них же песок сыпется. А ты, Алешка, наша молодая надежда..." И знаешь, что самое уморительное? Не я одна надрываюсь. Все вокруг. Вся кафедра от Алешки без ума. Даже Жорка Крапивников в журнале печатает. Но с Жорки станется. Ничего для него святого. По-моему, за спиной над Алешкой хохочет. А у того юмора на старую копейку.