Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий

в более точных выражениях, что инструкции Александра I его сторонникам в Польше были сообщены Понятовскому слово в слово, что он собственными глазами видел письма царя»[742]. Понятовский в то время был уже страстным поклонником Наполеона (о чём ещё не догадывались ни Чарторыйский, ни Александр I) и поэтому не замедлил выдать русские планы своему кумиру. Правда, он скрыл от Биньона личность своего бывшего соратника и теперешнего осведомителя, «не захотел назвать и скомпрометировать» его[743].

Наполеон не преминул воздействовать на Александра прежде всего своей осведомлённостью. 7 мая 1811 г. он дал Куракину частную аудиенцию и заявил ему: «Будем говорить прямо: вас раздражает герцогство Варшавское, вы хотите завладеть им! <…>. Вот почему я вооружаюсь и вооружусь ещё больше. При первом известии о враждебном движении ваших войск сяду на коня, воевать мне не учиться!»[744] Куракин, как ему было предписано инструкциями Александра I и как сам Александр делал это в беседах с Коленкуром, заверял Наполеона, что Россия никому не угрожает, но на вооружение Франции вынуждена будет ответить тем же. «Ах, князь Куракин, — снисходительно улыбался Наполеон, — по всему тому, что вы говорите, вижу, что от вас скрыты тайны вашего кабинета»[745].

Так, разыгрывая друг перед другом только намерение прибегнуть к ответным мерам, наполеоновская Франция и царская Россия давно уже (с февраля — марта 1810 г.) взапуски готовились к войне.

Глава III. Гроза двенадцатого года

Гроза Двенадцатого года

Настала — кто тут нам помог?

Остервенение народа,

Барклай, зима иль русский бог?

А.С. Пушкин

1. Накануне

Cигналом к началу военных приготовлений стал для России и Франции австрийский брак Наполеона. «Новость сия, — свидетельствовал находившийся тогда в Петербурге идеолог феодальных коалиций Жозеф де Местр, — повергла все умы в ужас: и действительно, я не представляю более страшного удара для России»[746]. «Умы» политиков не только России и Франции, но и всей Европы поняли, что «новость сия» означает поворот внешнеполитического курса Франции с России на Австрию и неизбежно сулит скорую войну против России. Наполеон не хотел этой войны. С момента своего прихода к власти он всегда стремился к миру и союзу Франции с Россией. Ни в 1805, ни в 1806–1807 гг. не поднимал он меч против неё первым. Теперь же воевать с Россией было для него ещё более нежелательно, по-прежнему, с 1808 г., почти половину его солдат (до 400 тыс.!) отвлекала на себя Испания. Кроме того, в разных концах Европы он держал гарнизоны, следившие за соблюдением континентальной блокады. Поход в Россию был нежелателен для Наполеона ещё и потому, что пришлось бы оставлять в тылу весь континент, роптавший против его просвещённого деспотизма. Наконец, учитывал он и пространства России (равные почти 50 Испаниям), тяготы её климата, бездорожья, социального варварства, узаконенного крепостным правом. Уже перед отъездом в поход против России он признался своему министру полиции и бывшему послу в Петербурге Рене Савари: «Тот, кто освободил бы меня от этой войны, оказал бы мне большую услугу»[747].

Все доводы против войны с Россией обрели для Наполеона особую, казалось бы неодолимую силу, после того как 20 марта 1811 г. случилось самое важное, поистине судьбоносное событие в его личной жизни: родился его сын, законный наследник, продолжатель династии Бонапартов.

Когда Мария-Луиза забеременела, не только оба супруга, но и весь императорский двор, все родственники и соратники императора пребывали в ожидании. Наполеон, интуитивно уверенный в том, что родится сын, беспокоился только о самочувствии жены при возможных осложнениях во время родов. Она же боялась не только опасности, грозящей при родах ей и её младенцу, но и разочарования, которое вызвало бы у императора и вообще у всех французов рождение не наследника — сына, а дочери.

Когда вечером 19 марта 1811 г. над Парижем зазвонил большой колокол собора Нотр-Дам, горожане поняли: у императрицы начались роды[748]. Все уже знали, ибо накануне было объявлено, что если родится дочь, последует артиллерийский салют из 21 залпа, а если сын — из 101 залпа. Когда прозвучал 21 залп, наступила долгая пауза. С тем большим ликованием парижане услышали ещё 80 залпов, которые оповестили мир о том, что династия Бонапартов обрела законного наследника.

Долгожданный наследник рождался в невыносимых муках матери. Доктор Антуан Дюбуа с отчаянием признался Наполеону, что никогда не видел столь тяжких родов. «Спасайте мать! — сказал ему император. — Мы с нею сможем завести других детей». Доктор взялся за щипцы. Цитирую далее Франца Герре: «Увидев в руках доктора этот инструмент, вполне подходящий для камеры пыток, Мария-Луиза закричала душераздирающим голосом. Ей представилось, что сейчас она будет принесена в жертву ради наследника! Наполеон прибежал её успокоить, а потом пулей вылетел из комнаты, не в силах наблюдать за работой Дюбуа. Через двадцать шесть минут доктору удалось захватить головку младенца. Роды продолжались двенадцать часов. 20 марта в 9 часов утра императрица разрешилась от бремени мальчиком»[749].

Наполеон был на седьмом небе от счастья. Доктора Дюбуа он засыпал щедрыми наградами, пожаловал ему крест кавалера Почётного легиона, титул барона и гонорар в 100 тыс. франков. 9 июня с необычайной пышностью прошёл в соборе Нотр-Дам официальный обряд крещения новорождённого. Он был титулован как Римский король и получил имя из четырёх составляющих: Наполеон Франсуа Жозеф Карл: первое — в честь отца; второе — в честь деда со стороны матери (австрийского императора Франца Габсбурга), который был первым крёстным; третье — в честь второго крёстного, испанского короля Жозефа Бонапарта; четвёртое — в память о дедушке со стороны отца, Карло Буонапарте. Обряд был обставлен патетически. «Римский король выступал в роли младенца Иисуса, императрица Мария-Луиза — в роли Богоматери, а император Наполеон, естественно, олицетворял Бога-Отца, сошедшего с небес, чтобы объявить народу: «Вот Мой сын, на которого снизойдёт вся Моя благодать»»[750].

Торжества по случаю рождения, а затем и крещения наследника династии Бонапартов сопровождались буйным ликованием народных масс и боязливым ропотом малочисленной оппозиции не только в Париже и по всей Франции, но и повсюду, где Наполеон царил, — в Риме и Милане, в Амстердаме и Зальцбурге, в Эрфурте и Варшаве. Радовалась и Вена: Франц I «устроил гала-представление в императорском дворце и бесплатные спектакли для публики во всех театрах»[751],