Что думают гении. Говорим о важном с теми, кто изменил мир - Алекс Белл

Именно в это бурное время облик Америки и сам образ жизни американцев радикально изменил один человек, который не только не был политиком или ученым, а даже не имел образования: был талантливым «деревенским умельцем», провинциальным самородком, едва умевшим читать.

Дорогу из Нью-Йорка на запад, в суровый и менее фешенебельный крупный промышленный город Детройт я проделал на поезде. Любуясь из окон пейзажами побережья озера Эри (самого южного из Великих озер, на берегу которого стоит Детройт), я не мог не заметить большие перемены, происшедшие с Америкой за очень короткое время. Всего десять лет назад все дороги, даже федеральные между крупными городами, были грунтовыми. Люди путешествовали в конных экипажах или верхом. Теперь же асфальтовые шоссе стали строиться одно за другим. Лошадей все еще было немало, но на смену «вечному» гужевому транспорту все активнее приходил новый – автомобильный. Практически все авто в то время были похожи как близнецы. В Америке 1910-х первые, но уже многочисленные автолюбители ездили на одной машине: «Форд Т», черного цвета, в стандартной комплектации. Этот первый в истории «народный автомобиль», детище его создателя Генри Форда, при неплохих для своего времени комфорте и скорости был еще и невероятно надежным, прочным, что было важно при качестве дорог той эпохи. Главным же фактором успеха была его удивительная дешевизна. Пройдет десять лет, и на рынке процветающей, богатой Америки 1920-х появятся десятки роскошных новых автомобилей разных марок и цветов от разных производителей. Но в 1910-е «Форд Т», который народ ласково называл «Жестяная Лиззи» (Лиззи – «лошадка» на местном жаргоне), в Америке был фактически синонимом слова «автомобиль».

Мой путь лежал не в деловой центр Детройта, небольшой тогда, занимавший всего пару кварталов вдоль побережья озера, а в пригород – местечко под названием Хайленд-парк, где находился крупный автомобильный завод, первый не только в империи Генри Форда, но и в мире вообще. Впрочем, современные мегаполисы расширяются так быстро, что в наше время Хайленд-парк – это уже не просто часть Детройта, а район, расположенный вблизи центра этого города.

Я был чиновником Американской федерации труда – крупнейшего в те годы союза американских рабочих. С началом XX века роль профсоюзов в жизни Америки стала расти, их поддерживало правительство: к описываемому времени уже ни одна крупная корпорация не могла игнорировать рекомендуемые ими нормы и предписания. Генри Форд ненавидел профсоюзы так сильно, как ни один другой капиталист Америки той эпохи. Причина ненависти, однако, была оригинальной: не досада на то, что «профсоюзы мешают работать», как у других магнатов, а скорее личная ревность. Форд был убежден, что он заботился о своих рабочих лучше всех: переживал о них денно и нощно, как о родных детях. Считал, что его рабочие счастливы, так как получают самые высокие в стране зарплаты, а дома, в кругу семьи после трудовой смены, ведут здоровый и высоконравственный образ жизни. Поэтому грех кому-то со стороны было вмешиваться в эту прекрасную, идеальную, с точки зрения Форда, гармонию труда и капитала.

Удивительно, но отчеты, поступавшие в федерацию от тех, кто работал на заводе Форда, говорили едва ли не об обратном. Уволившиеся или уволенные сотрудники жаловались на почти полицейские, казарменные порядки на производстве; палочную дисциплину, тяжелую, изматывающую и отупляющую работу на слишком быстро движущемся конвейере и (этот пункт, казалось бы, второстепенный, акцентировался особенно) назойливое вмешательство хозяина фабрики в личную жизнь и интересы рабочих в их законное свободное время. По словам тех же бывших рабочих, их высокие заработки нивелировались ценами на продукты питания и аренду жилья в Детройте – одними из самых высоких в Штатах тех лет.

Контраст положительного образа фабрики, выпускающей качественные и дешевые автомобили для всей страны, а также личного имиджа Форда – ярчайшего предпринимателя новой эпохи – с отзывами его бывших работников выглядел столь разительным, что Федерация труда послала меня в Детройт для проверки реального положения дел. Справедливости ради стоит заметить, что труд производственных рабочих на любых предприятиях того времени был физически тяжелым, монотонным, малоприятным и низкооплачиваемым, поэтому жалобы на фабрику Форда вполне могли быть преувеличены. Поначалу магнат и слышать не хотел о такой проверке. Но когда ему пригрозили визитом еще и антимонопольных органов в случае отказа, бизнесмен быстро сменил свой тон на гостеприимный.

Я прибыл в офис управляющего в Хайленд-парк утром, в начале рабочего дня. Генри Форд, как всегда, был на месте уже в полвосьмого утра. До глубокой старости он работал шесть дней в неделю, а по воскресеньям после утренней службы в церкви направлялся обедать домой в гости к кому-то из своих рабочих, выбранному наугад (того предупреждали о визите босса-небожителя лишь накануне). Разумеется, служба социального контроля, важное подразделение компании Ford Motors, которое вело досье о жизни и интересах каждого рабочего, старалась, чтобы подобные встречи не расстраивали хозяина, и выбирала для визитов таких рабочих, семья и уклад жизни которых Форду бы понравились. Но в глазах репортеров и общественности подобная демократичность и «близость к простым людям» миллиардера вызывали удивление и одобрение.

Кабинет основателя мировой автоиндустрии был невелик по размерам, просто обставлен. Помимо рабочего стола, на котором почти не было бумаг, стояли несколько телефонных коммутаторов, у стен кабинета находились еще два стола с массивными макетами автомобилей. Это была одна из особенностей стиля работы Форда. Он почти ничего не писал, диктовал многочисленные поручения трем стенографисткам, сидевшим в приемной перед его кабинетом; не любил читать, так как делал это не без труда, медленно. Миловидные, хорошо обученные девушки-секретари вслух, громко, с выражением дикторов радио зачитывали боссу все входящие документы и письма, а он им быстро диктовал ответы и замечания. Форд также мало что понимал в чертежах. Вместо этого для него изготавливали искуснейшие модели-макеты, выверенные до миллиметра: всего автомобиля, станков, запчастей. По ним он безукоризненно ориентировался во всех рабочих процессах.

Меня провели через несколько уровней охраны (близость к людям автомагната необычно сочеталась с маниакальной заботой о безопасности) и пригласили в кабинет легенды автостроения. Генри Форду было слегка за пятьдесят. Он выглядел на свой возраст: стройный сухощавый человек среднего роста с короткими седыми волосами. Его небольшие темно-карие глаза буквально вгрызались в собеседника острым, необыкновенно цепким взглядом. Он был одет в светло-серый, хорошо сидевший на нем костюм, выглядел опрятно и респектабельно. Но аристократом назвать его было нельзя. Нервными движениями он то и дело теребил в руках какой-нибудь предмет, быстро говорил. Слушать его было не очень приятно из-за резковатого тембра голоса и своеобразного произношения: фермера, выходца из деревни, коверкавшего длинные фразы и порой вставлявшего в речь простецкие деревенские словечки, которые вы никогда не услышали