Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания

Весной 1916 года я решила провести отпуск не в Царском Селе, а в Новгороде и продолжить свои исследования прошлого. Я остановилась в женском монастыре, потому что в гостиницах было очень грязно, и осмотрела все достопримечательности города.

Самое большое впечатление на меня произвел Софийский собор, построенный в десятом веке Ярославом Мудрым. Неумелая реставрация нанесла серьезный ущерб этому собору, но, тем не менее, он сохранил свое величие как внутри, так и снаружи. В нижнем ряду иконостаса было несколько очень старых икон, написанных, как утверждали, в Византии. Вдоль стен стояли серебряные усыпальницы, в которых покоились мощи святых — князей, которые в старину защищали город от врагов, епископов, усмирявших варваров. По обычаю я обошла все усыпальницы и поцеловала все мощи, с содроганием заметив, что почти все тела прекрасно сохранились.

Я также посетила близлежащее село Михайловское, в котором сто лет назад жил наш знаменитый поэт Пушкин. Дом Пушкина давно сгорел, но на его месте теперь стоял точно такой же, с мебелью и вещами, принадлежавшими поэту. Я провела ночь в этом доме и спала на огромной старинной кровати красного дерева с колоннами и бронзовыми медальонами.

Вечером мы сидели на веранде, с которой открывался вид на бескрайние поля. Заходящее солнце отражалось в заросшей ряской реке. Все вокруг дышало миром и покоем; словно бы ничто не изменилось за сотню лет и никогда не изменится. У меня сохранились чудесные воспоминания об этой поездке.

Разумеется, я посвящала своим увлечениям только свободное время. Я не пренебрегала работой в госпитале, думаю, лишь благодаря моим разносторонним интересам наша провинциальная жизнь не казалась мне скучной.

Но мой персонал изнывал от тяжелой, нудной работы, и я попросила перевести наше отделение на фронт, а пока отправила передвижную часть на фронт в Двинск, город, расположенный километрах в ста двадцати от Пскова.

Эта небольшая медицинская часть работала главным образом в окопах, но ей нужно было место в городе для тяжелораненых солдат, ждущих отправки в наш псковский госпиталь. Раненых из Двинска в госпиталь перевозил медицинский поезд, который носил мое имя и находился в полном моем распоряжении.

Зимой 1916 года я поехала в Двинск и нашла здание для нашего подразделения. Я не была на фронте с 1914 года, и меня поразили произошедшие перемены. Изменилось все — начиная от лиц солдат и кончая сложными оборонительными сооружениями. Эти сооружения напоминали крепости, построенные на века. Город был наполовину разрушен после воздушных обстрелов. Солдаты не казались молодыми и бравыми; наоборот, они словно бы сжались и выглядели жалкими и убогими. Никто не пел и не смеялся. Все вокруг было серым, скучным и унылым.

В тот день, когда часть начала работать, я вместе с сестрами пошла в окопы и трудилась до самой ночи. Обстановка в окопах произвела на меня страшное впечатление. Тяжело было смотреть на несчастных мужиков, неделями сидящих в грязи и холоде, не знающих положения на фронте, не понимающих, что от них хотят. Они несомненно устали от войны, ничего о ней не знали и не хотели знать. Они стали ко всему безразличны, и когда над ними появились германские самолеты, ни один из них даже не поднял головы.

Я несколько раз ездила на передовую, и каждый раз огорчалась все больше.

Принцессе Люсьен Мюрат, с которой я в свое время познакомилась в Париже, каким то образом удалось пробраться в Россию, чтобы ознакомиться с нашими военными условиями. Я пригласила ее в Псков; было очень странно слышал ее бойкую французскую речь в русской глубинке. Ей все было интересно, и ее поразило мое новое, более серьезное отношение к жизни. (Как ни странно, но эта жизнерадостная парижанка, которая никогда меня толком не знала, была единственным человеком, который заметил во мне эту перемену.)

На следующий день после приезда я повезла ее в Двинск в машине с открытым верхом. Стоял сильный мороз, и мы с трудом пробирались по снегу, но я довезла ее в целости и сохранности. Мы переночевали в железнодорожном вагоне; местные чиновники приходили выразить нам свое почтение. Мы находились на передней линии фронта, и моя гостья с нетерпением ждала волнующих впечатлений, но ни в тот вечер, ни на следующий день, когда мы вместе отправились в окопы, не прозвучал ни один выстрел, не пролетел ни один вражеский самолет. Принцесса явно была разочарована столь негостеприимным приемом.

Некоторое время до приезда в Псков она провела в Петрограде и рассказала все последние слухи. Из любопытства она встретилась с Распутиным и была потрясена его взглядом, внушающим благоговейный трепет.

Помню, меня очень удивляло, что кому то могло прийти в голову искать встречи с Распутиным. Я много о нем слышала, но ни мой отец, ни брат, ни я никогда его не видели. Мы просто презирали его, и я тогда не могла понять, как образованная женщина может добиваться знакомства с ним. До самой смерти его всегда окружали возбужденные истеричные женщины, над которыми он, как говорили, имел необъяснимую власть.

Я не придавала особого значения всем этим слухам, считая их небылицами. Мне казалось, что его влияние на императрицу носит исключительно личный характер и объясняется ее постоянной тревогой за здоровье царевича, которому, по ее твердому убеждению, может помочь только Распутин.

Но благодаря словам принцессы Мюрат все эти разрозненные слухи и сплетни приобрели законченную форму. Принцесса — здравомыслящая, несмотря на несдержанность, женщина, иностранка, бесстрастный наблюдатель извне — всерьез верила, что Распутин действительно имеет влияние на императрицу, а через нее на политику государства. Я была ошеломлена.

Уединение

К концу весны 1916 года я так устала и ослабла от бесконечных приступов плеврита, что доктор Тишин настоял, чтобы я взяла отпуск. О долгой поездке, скажем, в Крым или на Кавказ не могло быть и речи. Поэтому мы решили,

что я поеду с отцом Михаилом в монастырь — километрах в восьмидесяти от Пскова, — который он с другими священниками эвакуировал перед наступлением немцев. Сам отец Михаил медленно поправлялся после приступов рожистого воспаления; ему, как и мне, нужно было сменить обстановку, и он очень хотел вернуться в свое убежище.

Я выбрала себе небольшой домик внутри монастыря.

Отец Михаил поселился в своем собственном доме, в нем была часовня, которую тетя Элла построила специально для него и его друга отца Гавриила, в то время уже покойного. Раз в неделю из Пскова приходила машина и увозила меня в госпиталь, чтобы я была в курсе всех дел.