Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

и еще поколение пройдет. Потребуется огромная затрата средств на открытие и содержание народных школ и учащих. И если теперь можно принести где-нибудь действительную пользу, то это именно в деле народного образования, потому что и время, и жизнь требуют его. Это, конечно, труд незаметный и скромный, но полезный – в самом полном смысле этого слова. Только бы хорошенько подготовиться к нему, продолжить свое образование, а потом – по этой дороге – вперед!!

Ярославль, 6 августа

Я читала у Гефтинга, что человек не может жить в одно и то же время противоположными чувствованиями: «со слезой в очах и с ясною улыбкой… и на весах души развесив ровно и счастье и печаль…» Когда я приехала сюда, – именно это смешанное настроение охватило меня: я переходила от страха к надежде и наоборот до того, что мне казалось, что я живу и тем и другим, точно двойною жизнью, точно они обе были у меня в груди, – и сердце готово было разорваться от тысячи противоположных чувств… Какое глубокое мучение!

Довольно! так жить более нельзя… Через девять дней надо сообразить… когда уезжать отсюда в случае неудачи, к кому обратиться за рекомендательными письмами, достать заграничный паспорт. Если не примут – уеду! Надо ехать… Господи! Господи! Хотя я повторяю: да будет воля Твоя! – но все-таки Ты помоги мне!

В эти дни я хотела заниматься, но не могу: все напоминает мне еще более о моем положении… И я брожу из угла в угол, как тень, стыдясь за себя, и все-таки ровно ничего не делая. Возьму в руки иголку – смеюсь сама над собой: с каким большим багажом вещественным и с каким скудным умственным! Сяду за рояль – думаю: совершенно бесполезное времяпрепровождение, я не способна к музыке. Наконец, сегодня взялась-таки за Руссо, и он меня развлек. Какое прекрасное произведение: «Emile», как много в нем хороших и верных мыслей!

10 августа

Когда недавно В. приезжал сюда на несколько дней, он сказал Вале, что он такой же, как и она, т. е. не знает «других сторон жизни». Следовательно, любовь его чистая, идеальная. – «Иначе я никогда не осмелился бы». – «Я очень рада», – сказала сестра. Вместо ответа В. поцеловал ее руку… Наконец-то на наших глазах состоится идеальный брак – союз одного мужчины с одною женщиной, такой, которого требуют законы нравственные и религиозные… Как это хорошо! И не без внутренней радости подумала я, что отчасти способствовала этому браку, что я передала ему сестру.

Валя хочет поступить на курсы, и В. в продолжение четырех лет учения не должен пользоваться правами мужа. Люди опытные говорят, что это положительно невозможно; и Валя уже теперь сомневается, может ли он остаться таким же, как и она, до 29 лет, постоянно видя ее… Но, взвесив все жизненные обстоятельства, я нахожу, что шансы его и сестры – равны: сестра, когда задумала поступить на курсы, и слышать не хотела о замужестве – и он был несчастен; теперь она согласна, но с условием, исполнить которое он дал клятву. Пусть они повенчаются, пусть сестра в этом случае поступит, как иногда я поступала в решительных случаях: закрыв глаза, бросится плыть по течению…

12 августа

О, долго ли протянется эта мучительная неизвестность? Хоть бы на один конец: да или нет, но только скорее, скорее узнать…

Я не могу ничем заниматься. Работа утомляет меня, а книги читаю машинально. От всего можно уйти в книги, забыться, – прежде я всегда так и делала. Но теперь, при всем желании, никак невозможно: научные книги только напоминают мне, что я «на волоске», и вместо того, чтобы размышлять или резюмировать прочитанное, – невольно руки опускаются с книгой, а в голову опять лезет вопрос: что же? чем же кончится? какой же ответ я получу?.. Бросишь книгу, закроешь глаза, схватишься обеими руками за голову – и сидишь так где-нибудь, стараясь прогнать от себя эти мысли…

Неизвестность – хуже всего. Если бы я получила ответ, то каков бы он ни был – все-таки было бы лучше; я знала бы, по крайней мере, что мне делать, куда ехать. А теперь – ничего.

Всего двенадцать дней, как я здесь, а мне кажется, что двенадцать недель. Мучительно медленно тянутся дни, один за другим, не торопясь; они точно сговорились идти как можно медленнее…

Мне хотелось бы уехать куда-нибудь, в особенности на 15-е число. Но я уже получила отказ в моей просьбе: совершеннолетие старшей дочери в некотором роде составляет событие, которое нельзя оставить пройти незаметно, и к тому же большой праздник. А мне, право, не до обедов и гостей, которые придут в силу раз установившегося обычая… Я убежала бы на край света, если бы это было возможно!.. И очень жаль, что у меня крепкие нервы: если бы я заболела на все это время – было бы гораздо лучше: лежала бы себе преспокойно, за мной ухаживали бы, и время прошло бы быстро и незаметно.

Скорее бы… конец. Каков бы он ни был!

У меня не хватит мужества прочесть ответ, в случае получения. Чувствую, что не могу… Пусть уж лучше сестры.

14 августа

«Вы живете рассудком и страстью, – сказал мне сегодня случайно встретившийся в соборе за всенощной офицер, с которым мы познакомились во время нашей поездки по Волге. – Я заметил, что вы совсем не живете душевною жизнью, а между тем это необходимо. Не принимайте слова „страсть“ вместо любви, нет, ведь это можно применять ко многому. В вас сейчас видна страсть…» Конечно, он подразумевал под этим словом мою живость, вспыльчивость; он сказал бы вернее: страстность. «Если я живу рассудком, то это даже лучше: жизнь того требует», – возразила я. – «Нет; вы не правы. Живите сердцем; относитесь душевнее к людям, и вам сразу станет лучше, и вы будете спокойнее. Вот тогда, на пароходе, я заметил, что между вами, сестрами, нет той задушевности, которая должна была бы быть». – «Но, однако, мы все живем вместе, как одна; мы всегда стоим друг за друга…» – «Все это прекрасно; тем не менее между вами нет именно задушевности, которая сейчас же высказывается в обращении. Относитесь друг к другу сердечнее – это даже должно, потому что вы близки между собой». – А ведь он совершенно прав, подумала я: мы вовсе не относимся друг к другу нежно и сердечно. Мы не привыкли к этому; да сестры и не любят. А сколько раз хотелось мне обратиться к ним так, как советовал Былеев! И всегда меня останавливали то суровым: «что за нежности?», то насмешкой, то прямо нежеланием…