Юрий Штеренберг - Истории, связанные одной жизнью

Летом 1940 года маме предложили открыть зубоврачебный кабинет в станице Усть-Быстрянка, расположенной на берегу Северного (Северского) Донца. Мама решила совместить необходимое с полезным и взяла с собой нас с Инной. Отдых получился замечательным. Тишина, зеленая, богатая фруктами и овощами, казацкая станица, я там впервые сел на лошадь и впервые с нее упал, чистейшая прозрачная речка и. хорошее настроение молодых здоровых людей. Лодка и рыбная ловля. Левый берег Донца был каменистым и крутым, и я там научился не бояться нырять вниз головой со значительной высоты. И незабываемая полуденная сиеста — отдых в тенистом саду.

Запомнилось одно событие — наша поездка в колхоз за медом, сметаной и фруктами. Мы переправились на общественной лодке на другую сторону реки и прошли по полям один-два километра. Все было спокойно и хорошо. Однако на обратном пути погода резко испортилась, подул ветер, пошел дождь. А когда мы подошли к реке, то увидели, что она, как в сказке Пушкина, не на шутку разбушевалась. Общественная лодка находилась на нужной для нас стороне реки. Но по реке ходили большие волны выше борта нашей лодки, сильный ветер и, к тому же, уже смеркалось. Никого ни на этой стороне, ни на той. Что делать? Ждать? Кого и сколько? И я предложил: поехали. То, что предложил я, мальчишка четырнадцати лет, в этом ничего удивительного не было, но то, что мои взрослые спутницы не побоялись и согласились — это уже потом, когда я мысленно восстанавливал ситуацию, вызывало удивление. Должен сказать, что я, понимая серьезность ситуации, все делал вполне правильно. Я поставил лодку носом против волны и как можно спокойно, но это мне стоило больших усилий, подгребал к противоположному берегу. Нас качало, волны доходили до кромки борта, но вода в лодку не попадала. Нас отнесло довольно далеко от места стоянки лодки, но все было благополучно. А что, если...

Возвращаюсь по времени немного назад. В 1934 я пошел в школу. Мне было уже “далеко” за 8 — восемь с половиной. Семилеток тогда в первый класс не принимали, а в “нулевку” — подготовительный класс — родители меня благоразумно не отдали, хотя мой товарищ Сеня все же туда угодил. Мы немного “заотдыхались” в Горячем Ключе и вернулись в Ростов только в конце сентября, когда занятия в школе уже шли почти месяц.

Я не был на первом уроке, но все равно впечатление от знакомства со школой запомнил. Запомнил и значительную часть соучеников, с которыми мне пришлось проучится семь довоенных лет2. Школа наша размещалась на краю самого большого в Ростове рынка, или как говорят на юге — базара. Место достаточно бойкое, базарное, особенно весной, когда начинали функционировать карусели и другие аттракционы, и все мысли учеников были сосредоточены на то, как бы “проканать” — проскочить на аттракцион бесплатно. Но наружная базарная обстановка ни в коей мере не отражалась на учебном процессе и порядке, царившем в школе.

Дело в том, что наша школа — это бывшая гимназия, и большинство педагогов, еще достаточно молодых, были преподавателями этой гимназии, и гимназический дух еще не полностью выветрился. Кстати, именно в этой гимназии училась в свое время моя мама. В нашей школе училась и моя сестра Инна. Встречались мы с ней в школе редко, потому что учились в разных сменах — я в первой, она во второй. Но я был горд, когда оказывался в окружении старшеклассников —

Инна шла на пять классов впереди. Хотя иногда бывали и негативные моменты нашего совместного обучения в одной школе: некоторые преподаватели, по предметам которых Инна шла не блестяще, при первом знакомстве со мной проявляли некоторое недоверие и сомнение, ставить ли “отл.” или нет. Но были преподаватели и с противоположной реакцией, и “брат Инны” для них звучало гарантирующим авансом. К таким преподавателям относились биолог Фета Михайловна, физик Альберт Николаевич (немец, в 1941 он был депортирован куда-то за Волгу и там умер), математик Александр Васильевич по прозвищу “Индюк” и еще некоторые. Директором школы был Александр Николаевич Беланов, преподаватель истории. Не забуду искреннее непонимание поголовно всех слушавших его лекцию ребят о событиях, происходивших на Дальнем Востоке на КВЖД, когда у Советского Союза были отобраны права на эту дорогу. Как, неужели служащие и жители прилегающих районов не понимали, что они теряют — ни много ни мало советскую власть?

1 декабря 1934, я запомнил этот день, убили Кирова, и начался новый этап советской власти.

Первой моей учительницей была молодая и красивая Антонина Александровна. Очень спокойно, с интересом она занималась с малышами, мы ее полюбили и были по-детски искренне огорчены, когда узнали, что она от нас ушла. У нас хватило желания и организованности, чтобы собраться всем классом и явиться к ней домой с наивной просьбой вернуться потому, что мы ее любим. Конечно, ничего не получилось.

Первый класс я закончил с похвальной грамотой с портретами — слева Ленина, справа Сталина. Во втором классе я учился почему-то хуже, и Нина Георгиевна, наша новая учительница, справедливо сместила меня с пьедестала хорошего ученика. Не буду последовательно “переходить” из класса в класс, однако скажу, что все остальные довоенные классы, вплоть до седьмого, я ходил в отличниках. Но хвастать нечем — ко всем предметам я относился примерно одинаково и желания в какой-либо из них углубиться у меня не было. Сейчас же я убежден в том, что для того, чтобы успешно учиться в школе, требуется только лишь умение быть внимательным и нормальная детская память.

В каждом учебном году для меня, а, скорее всего, для большинства учеников, самыми примечательными были два периода: начало учебного года и его окончание — экзамены.

Встреча с товарищами после такого длинного, в то время, лета (а тогда лето действительно было очень длинным — думаю, раза в три длиннее, чем сейчас), столько новостей, ребята за это время стали взрослее и чуть-чуть другими. А новые предметы, новые учебники?! Книги имели какой-то особый (конечно, типографский) запах и очень заманчивое содержание, их даже в руках держать было приятно. Но, признаюсь — и это проявление или ограниченности, или отсутствие настоящего наставника — я никогда не читал учебники впрок, даже следующий урок. Пора экзаменов — это, прежде всего, весенняя пора. Настроение приподнятое, почти праздничное. Честно говоря, я экзаменов никогда не боялся, может быть, даже любил. Наверно потому, что они мне легко давались, и это был повод себя показать, а честолюбие мне никогда не было чуждо. О том, что я ко всем предметам относился достаточно одинаково, я уже говорил. Но мне хотелось бы немного рассказать о “второстепенном” предмете — о физкультуре. Я очень любил физкультуру и нашего преподавателя Акима Николаевича. Он был уже не молодой человек, но очень спортивный и очень хороший преподаватель. И различные физические упражнения, и освоение спортивных снарядов, и спортивные игры — все было интересным. Во мне, видимо, были заложены неплохие физические данные, и я в последующем, когда только мог, занимался физкультурой в спортивных кружках в школьное время, в институте и позже. У меня, например, дома около сорока лет висели кольца, и в комплекс моих домашних упражнений всегда входили вращения и подтягивание на кольцах. Может быть, это спасало мою жизнь в критические моменты. А все благодаря Акиму Николаевичу.