Ивлин Во - Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965

Вторник, 19 октября —

понедельник, 25 октября 1920 года

Дел никаких. Во вторник вечером собиралось наше Общество чтения современных пьес. Читали «Кандиду» [46] , время провели превосходно. Решил на каникулах начать писать свой первый роман. Общий план уже намечен: один брат изучает противоречивый характер другого. Мне и в голову не могло прийти, каких роман потребует трудов. Подсчитал, сколько времени уйдет на каждую главу.

Вторник, 26 октября —

понедельник, 1 ноября 1920 года

На дневник времени не остается. Все силы трачу на роман – продвигается, в общем, неплохо.

Пятница, 3 декабря – вторник, 21 декабря 1920 года

В понедельник 6 декабря отец написал мне, что мама попала в больницу и ей сделали операцию.

Домой приехал в прошлую пятницу. Наконец-то семья начинает проявлять интерес к моему роману. Алек относится к нему не без ревности, мама боится, что прославлюсь я слишком рано. Отцу нравится. Я же тем временем корплю над ним целыми днями, пытаюсь придать ему хоть какую-то форму. Пока же, по-моему, роман – не более чем набор довольно забавных разговоров. И все же мне кажется, он не плох, не сомневаюсь, что удастся его напечатать. Но сил, черт возьми, уходит масса. <…>

Понедельник, 24 января 1921 года Избавиться от привычки вести дневник ничего не стоит [47] . В прошлом семестре, когда я сел за роман и дневником занимался мало, охота его вести пропала, на прошедших же каникулах решил его и вовсе забросить. Незаконченная тетрадь осталась лежать дома в бюро – записи вялые, необязательные. Но теперь, вновь окунувшись в затхлую атмосферу Лансинга со всеми его взлетами и падениями, стоит, пожалуй, вернуться к дневнику опять.

Пятница, 28 января 1921 года История, линейка, тренировка, строевая подготовка, чай, история.

Вторник, 1 февраля 1921 года Вечером состоялась встреча Шекспировского общества. Присутствовали в основном аристократы; не считая меня, незнатного происхождения было всего двое. Читали по ролям «Лира» – и очень недурно. Миссис Б. блеснула великолепной формой. Действие всех трагедий после реплик вроде «Не дайте мне сойти с ума, о боги» [48] развивается безысходней некуда. После чтения пили чай с пирожными.

Суббота, 5 февраля 1921 года Футбольный матч в целом прошел «очень славно» [49] . Перед игрой мы все ужасно волновались, болтались по колледжу небольшими трясущимися группками и, чтобы не унывать, рассказывали друг другу похабные анекдоты. Игра с первых же минут пошла очень быстро. Меня, как бывает, когда снится, что со всех ног бежишь за поездом, вдруг охватила какая-то вялость. Должно быть, перетренировался. Играл плохо, то и дело упускал мяч. Проиграли 1–2. Хейл, Стретфилд и Бутби играли хорошо. После матча съели с Мэллоувеном по огромному бутерброду, напились чаю и весь вечер без дела провалялись на кровати.

Понедельник, 7 февраля 1921 года Бездельничал. Занял фунт у Бивена. Пригласил на чай Джона Вудворда, рассказал Кэрью, как пишется роман, и написал традиционное «воскресное письмо».

Пятница, 11 февраля 1921 года Чем больше я узнаю Лансинг, тем больше убеждаюсь, что наше поколение – то есть все те, чей возраст колеблется между возрастом Фулфорда и моим, – поколение исключительное. Надо будет как-нибудь попробовать разобраться, чем эта исключительность объясняется. Думаю, во многом – войной; впрочем, последнее время меня не покидает страх, что из колледжа мы уйдем бесследно. Боюсь, что «система», как назвал бы порядки в Лансинге Криз, сильней, чем мы. Дилетантизм, который всех нас прежде всего отличает, с нашим уходом наверняка исчезнет, но вот озорство, наша сильнейшая черта, передастся тем, кто придет после нас <…>

Вторник, 15 марта 1921 года Конфирмация – нет ничего абсурднее. Никогда раньше не замечал, какая в этом церковном ритуале таится угроза. Несколько маленьких, перепуганных детей, разодетых, как на рисунках Дюлака [50] , в окружении угрюмых и грозных наставников и настоятелей дают клятвы, которые никогда в жизни не сдержат. Хотя бы этот ужас меня здесь миновал [51] . Выиграл забег на четверть мили.

Суббота, 26 марта 1921 года Бег с препятствиями. Пришел третьим с конца.

Четверг, 31 марта 1921 года

Пришлось идти к Вударду. Просил меня зайти после завтрака, и я сразу догадался, что речь пойдет о моем «большевизме» и о том, готов ли я стать старостой [52] . Сразу же перешел к делу:

– А, это вы, Во. Да, вызывал, садитесь. В следующем семестре нам понадобится новый староста, и, разумеется, вы – кандидатура самая подходящая. В своем отделении вы пользуетесь огромным влиянием, но учтите: если окажется, что взяться за дело всерьез вы не готовы, мне придется просить ваших соучеников вас отозвать. Мне известно, что во многое из того, что вы пишете и говорите, сами вы не верите. Что скажете?

Я заговорил о бреши в поколениях, которую проделала война, о «небожителях» и о нашем поколении. Он вел себя очень разумно. Я подтвердил, что готов – и даже вознамерился – вести жизнь более правильную и следить, чтобы законы колледжа неукоснительно выполнялись, однако подводить друзей отказываюсь и вообще не желаю драть нос. И еще сказал, что играть в крикет не собираюсь. Все это он выслушал с поистине ангельским терпением, и мы расстались друзьями <…>

Суббота, 2 апреля 1921 года

Пишу в 10.55 у себя в комнате, прежде чем засесть за поэму. Хочу попробовать научиться работать по ночам. Во-первых, это распаляет воображение, во-вторых, это единственное время, когда в колледже воцаряется полная тишина. Думаю, что научусь, ведь ночь для работы лучше дня. Пишу уже вторую ночь подряд. Прошлой ночью продержался полтора часа. Сегодня надеюсь поработать столько же, а во вторник – еще дольше. Завтра кучу в «Опере нищих». Сегодняшний и вчерашний дни ничем не примечательны. Вчера после обеда ходили с Бобби на отличный спектакль в «Столл» [53] . Мне Бобби ужасно нравится, хотя он тугодум и болван. Сегодня ходил в Гильдию святого Августина на лекцию отца о женщинах Диккенса. Лекция хорошая, но отец неисправим – рисуется, как обычно.

Когда прогуливаешься в центре Лондона, иногда тебя вдруг охватывает желание пуститься бежать со всех ног. Точно так же и меня, ни с того ни с сего, охватило непреодолимое желание писать прозу. Часа два в раздумьях грыз перо – и не засну, пока что-нибудь не надумаю. Выражать мысль Спенсеровой строфой все равно что писать картину на обрывках бумаги, а потом приставлять один обрывок к другому, как будто это паззл.

Ничего не получается. Сочинил всего-то полдюжины стихов, и почти все – полная чушь. Рифмую бог знает как.(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});