Владимир Зворыкин Зворыкин - Мемуары изобретателя телевидения

В то время в России было два типа средних учебных заведений: гимназии и реальные училища. Разница состояла в том, что в гимназиях больший упор делался на изучение литературы и языков (в частности, греческого и латыни), а в реальных училищах – на естественные науки и математику. Конечно, никто у меня не спрашивал, в какую из двух школ мне бы хотелось пойти – всё решил отец. Его выбор отчасти объясняется тем, что гимназии в Муроме не было, а реальное училище было, и, поступив туда, я мог продолжать жить дома с родителями. Но была и иная причина: реальное училище, несомненно, давало более основательную подготовку для поступления в инженерный институт. Сомневаюсь, чтобы в ту пору я всерьёз размышлял о своей будущей профессии. Дело и тут решилось без меня, главным образом потому, что в семье уже было несколько инженеров. Двое из братьев отца (к тому времени оба уже преподавали в университетах: один – инженерную науку, другой – физику), мой старший брат и несколько двоюродных братьев в разные годы учились в Технологическом институте. Другим популярным поприщем в семье была медицина: дядя и трое моих сестёр пошли по этой стезе. Первый год занятий в реальном училище заметно изменил мою жизнь. Я стал более независим, хотя, выходя из-под опеки няни, попадал под влияние одноклассников. Например, объявил, что буду ходить на занятия пешком, как большинство мальчиков (поначалу меня привозил и встречал отцовский экипаж).

Играли мы, в основном, в лапту и городки. Зимой больше всего любили кататься на коньках, а летом – плавать. Поскольку Ока – широкая и с сильным течением, переплывать её считалось опасным, но нас это не останавливало. Мы плавали на другой берег наперегонки, а когда подросли, стали на спор подныривать под проходящие катера и баржи. Делать это категорически запрещалось (администрация училища строго наказывала нарушителей), но несмотря на запреты (а может быть, именно из-за них) мы продолжали пренебрегать опасностью, и ни одно лето не проходило без происшествий, нередко – увы! – трагических.

Но ещё строже запрещалось играть на реке весной в период ледохода. Если нас ловили за этим занятием, то в наказание оставляли на всё воскресенье в классах. Однажды мы с моим другом Василием прыгали по начавшим движение льдинам и, не рассчитав, угодили в воду. Наши одноклассники, стоявшие на берегу, помогли нам выбраться. Мы жутко продрогли и всей гурьбой побежали греться в здание городской водокачки. Домой идти не решались: вдруг попадёмся на глаза школьному инспектору. Я попросил одного из ребят сходить к нам домой и рассказать о случившемся няне. Она тут же примчалась на водокачку с двумя комплектами сухой одежды. По дороге домой нас всё-таки заметил школьный инспектор, который не преминул спросить, откуда мы идём и почему у няни в руках узелок с мокрой одеждой. Няня сказала, что ходила на реку полоскать бельё, а мы ей помогали. Когда инспектор ушёл, няня принялась нас отчитывать. Но не за совершённый проступок, а за то, что из-за нас ей пришлось солгать и тем самым взять грех на душу. В школу я ходил с удовольствием. Ученье давалось легко, и я быстро сошёлся с большинством своих одноклассников. Из предметов особенно любил гимнастику и естественные науки, а в старших классах – физику. В училище имелось несколько приборов, с помощью которых учитель демонстрировал нам действие физических законов. Видя мой интерес, он назначил меня ответственным за эти приборы и приглашал ассистировать ему, когда проводил демонстрации.

Мне оставалось два года до выпуска из реального училища, когда произошла революция 1905 года, вызванная катастрофическим поражением России в войне с Японией и (как следствие этого) общим разочарованием в царском правительстве. Такие события не могли оставить нас в стороне. В институтах начались волнения, студенты поголовно увлекались революционными идеями, вступали в левые партии, и мы, ученики старших классов, старались не отставать. Устраивали забастовки, добивались замены неугодных учителей и т.д. Участие в политической борьбе грозило серьёзными неприятностями, но невзирая на это многие мои одноклассники принадлежали к подпольным организациям, прятали оружие, распространяли листовки и т.д. Всё делалось втайне от родителей, хотя даже если бы родители знали, они вряд ли сумели бы этому помешать. Помню, как мы с сестрой прятали в нашем мезонине революционера, за которым охотилась полиция. И это в доме городского головы! Я носил ему еду и записки, которые передавали ему другие подпольщики. (Много лет спустя я узнал, что после революции 1917-го наш «незаконный постоялец» стал членом революционного совета. Увы, это не уберегло нашу семью от репрессий.)

Летом-осенью 1905 года по всей России прокатилась волна стачек и демонстраций. Немало их было и в Муроме, но одна демонстрация запомнилась особо. Началась она, как обычно, с мирной сходки рабочих на одной из центральных площадей; почти сразу к ним присоединились старшеклассники. Пришёл и я, конечно же не подозревая, что мирное шествие перерастёт в массовые беспорядки. Дни стояли сухие, тёплые, и настроение у всех было приподнятым. Все возлагали большие надежды на обнародованный недавно царский манифест.

Отговорив речи, собравшиеся двинулись колонной по городу. Помню, мы шагали, распевая революционные песни, и под конец вошли в парк над рекой – излюбленное место летних прогулок горожан. Солнце уже садилось, спускались сумерки. Парк располагался на взгорье между двух оврагов с крутыми склонами, вдоль которых тянулся деревянный забор. Люди были настроены мирно. Внезапно с противоположного конца парка на нас двинулись вооружённые полицейские. Они начали стрелять поверх голов демонстрантов, посеяв в наших рядах панику. Несколько человек были ранены, многих арестовали. Поскольку все выходы из парка полиция заблокировала, бежать можно было, только перемахнув через забор и скатившись вниз по крутому косогору, отчего многие получили переломы и сильные ушибы. Но все эти несчастья меркли в сравнении с тем, что произошло с одной девушкой из выпускного класса гимназии. В общей сумятице какой-то полицейский рассёк ей шашкой щёку. Все потом ещё долго восхищались мужеством этой гимназистки. Она стала для нас героиней.

Со мной же в тот вечер произошло романтическое приключение. Едва началась паника, я вскарабкался на забор, решив, что в случае опасности спрыгну в овраг. Просидев так какое-то время, я вдруг услышал, как кто-то пытается влезть на забор рядом со мной. К тому времени уже совсем стемнело, и кто это был, я не видел, но протянув руку, втащил наверх девушку моих лет, гимназистку. В тот вечер мы вместе вернулись домой и потом недолгое время встречались. В её глазах я был рыцарем, спасшим её если не от неминуемой гибели, то уж, по меньшей мере, от участи её одноклассницы, у которой на всю жизнь остался на лице шрам.