Её звали Салтанат. Как смерть одной девушки изменила законодательство огромной страны - Айтбек Амангелди

с какой-то мелочи, но остановиться мы не могли до семи утра. Вернее, я был готов закончить этот разговор уже через пару минут, но Куандык в споре превращался в другого человека – азарт распалял его, как игрока. К семи утра мне было плевать и на астрологию, и на Куандыка, и на собственную правоту или неправоту, я хотел просто вернуться домой. К девяти я должен был появиться на работе, но Бишимбаев все не мог успокоиться. Он приводил новые аргументы, выруливал, гневно размахивал руками. Тогда я понял, насколько он несдержанный и азартный человек, который лучше умрет, чем проиграет в споре. Ему приносило какое-то изощренное удовольствие то, как он может лавировать, как выходит победителем, даже оказавшись в тупике. Такая черта в людях для меня всегда была непонятной, но то, какую опасность она в себе таит, я осознал лишь позже, когда непоправимое уже случилось.

Первая их большая ссора произошла в декабре – Куандык грубо, на матах разговаривал с сотрудником своего ресторана, Салта сделала ему замечание, потому что для нее это было неприемлемым поведением. С одной стороны, Куандык был владельцем и все разборки с персоналом касались только его. А с другой – человека унижали при Салте. А этого терпеть она никогда не могла.

В этой ситуации супруг сестры уже не играл роль одухотворенного, благочестивого человека. В нем открывалось что-то животное, агрессивное. Для него работники были людьми другого сорта, и для них он даже не старался что-то изображать. И всю сдерживаемую злобу он от души выливал на подчиненных. Думаю, именно тогда Салта трезво посмотрела на свой «брак».

Бишимбаев был человеком многоуровневым – он мог изображать теплый, понимающий подход, мог быть настоящим интеллектуалом. Но позже на одном нашумевшем видео из бара я увидел, как он требует виски. Даже я никогда не слышал от него таких выражений. Это был другой Куандык – развязный, грубый, властный. А может, не другой, а попросту настоящий.

* * *

В тот месяц Салта и Куандык пригласили меня на празднование Нового года. Я приехал около восьми вечера; дома уже были родители Куандыка, он сам, его дети и Салта. Сестра заметно нервничала – когда она накрывала на стол, у нее дрожали руки. На мой вопрос ответила, что хочет, чтобы праздник удался, чтобы всем понравилась сервировка. Я попытался успокоить ее, сказал, что все замечательно, но это не особенно помогло – она нервничала все больше.

Часов в десять зашли Бахытжан Байджанов с женой. Байжанов был дальним родственником Бишимбаева и работал на него. Они привезли подарок, Салта в ответ вынесла им какие-то духи. И тут Куандык внезапно взорвался, начал орать: «Какое право ты имеешь передаривать мои подарки?» Его лицо побагровело, ему было плевать, что рядом сидят родители, родные, я. Он орал на Салту, пока я хотел что-то сказать, отец Куандыка попытался его успокоить, попросил сесть. Но тот обрушился на отца матерной тирадой. Я был в шоке, никогда бы не позволил себе так разговаривать с собственным отцом. «Ты нам с матерью всю жизнь испортил!» – орал Куандык.

В комнате повисла тяжелая атмосфера. Мы все, взрослые люди, сидели и молчали, пока он орал. Это не было просто гневом, это была какая-то нечеловеческая ярость. Я никогда не видел таких сцен, для нашей семьи это было чем-то неприемлемым.

Мать Куандыка тоже не выдержала и вступилась за мужа. Сын обрушился и на нее, не жалея слов. Мне все это казалось каким-то сюром. Разве так можно? Разве это семейный ужин?

Ругань Бишимбаева длилась еще минут пятнадцать – он никого не видел и не слышал в этом потоке, поэтому все остальные просто сидели молча. Закончив, он вышел.

Чтобы хоть немного разрядить обстановку, я заговорил с сыном Куандыка, мальчишкой лет пятнадцати. Спросил что-то отвлеченное – вроде того, кем он хочет стать, когда вырастет. Парень быстро включился в разговор, будто забыв об истерике отца. Следом подключились бабушка с дедушкой, атмосфера начала понемногу становиться если не веселой, то хотя бы нормальной.

Приблизительно за пятнадцать минут до боя курантов Бишимбаев стремительно вылетел из квартиры, хлопнув дверью. Вскоре по видеосвязи позвонили наши с Салтой родители – поздравить и узнать, как у нас дела, поинтересовались, где жених. Чтобы лишний раз их не расстраивать, я сказал, что жених вышел, у него важный звонок.

Часы пробили двенадцать. Бабушка с дедушкой разрешили внукам открыть подарки, которые уже были подготовлены под елкой. Эти хлопоты и радостные крики детей даже как-то успокоили. Но Куандык вернулся и, увидев, что дети не дождались его, начал снова возмущаться. Для меня было странно видеть, что взрослый мужчина ведет себя как капризный ребенок, только вместо плача у него были ругань и общение на повышенных тонах.

Не желая больше слушать его капризы, я предложил Салте поехать со мной и продолжить празднование в компании моих друзей. Она отказалась, пообещала, что позвонит завтра. Наверное, боялась, что, уехав, вызовет еще более бурную реакцию.

Мать Куандыка вышла меня проводить. У двери она принялась просить прощения за поведение сына. Я сказал, что всякое бывает. Мне стало по-человечески ее жаль.

На следующее утро мы созвонились с Салтой: она рассказала, что, когда я ушел, Куандык перевернул праздничный стол. Звонила она уже из Алматы, откуда они с мужем собирались лететь в Грузию.

* * *

После новогодней ночи я понял, что в отношениях Салты и Куандыка определенно что-то не так. Мне не хотелось держать эти соображения при себе, и я поделился ими с родителями. Сказал: «Мы едва знаем этого человека, а он уже позволяет себе такое». Мы долго это обсуждали, решили пока держать руку на пульсе. Все-таки это была новая семья, со своими правилами и договоренностями.

После Нового года мы с Салтой стали видеться гораздо реже, но поддерживали связь звонками и в переписке. Они с мужем все время были в разъездах, как выяснилось позже – с подругами она тоже почти не общалась.

На 8 Марта я все-таки поймал ее, заехал поздравить, подарил ее любимые пионы. Она выглядела подавленной.

– Ты плохо себя чувствуешь? – спросил я.

– Ничего. Просто всю ночь не спала.

– Почему?

– Куандык мучил меня вопросами. А в шесть утра мы поехали к гадалке.

– К какой еще гадалке?

– Она очень сильная. Но принимает только в шесть утра. Мне кажется, на нас навели порчу.

У меня не было комментариев. Я не верил в подобное.

Две недели спустя, в канун Наурыза, праздника прихода весны, Салта прислала мне две фотографии. Это были селфи, на ее лице «сияли»