Мадам Поммери. Первая леди шампанского брют - Ребекка Розенберг

его совета у меня встает шерсть дыбом.

– Месье, тело моего супруга еще не успело остыть в могиле. Неужели он так мало для вас значил?

Старик потирает подбородок.

– Луи значил для меня очень много, но дела нашей компании в последнее время шли не очень хорошо. – Он прислоняется к оштукатуренной стене.

– Но, если мы ликвидируем оборудование и все прочее, я останусь ни с чем.

– Пожалуй, вы правы, – говорит он. – Никому не нужны станки и веретена, когда французская шерсть не продается из-за понижения цен британцами. Может, мы переплавим железное оборудование на пушки.

К нам присоединяется Вольф и потирает руки.

– Что вы говорите насчет пушек?

В столовую заглядывает Ивонна, моя повариха.

– Вы готовы, мадам? Шанталь может подавать? – спрашивает она певучим голосом.

В первый раз мы садимся в таком составе за стол без Луи. Его стул затянут черным крепом. Прошедший месяц был полон моментов, когда мы делали что-то в первый раз без Луи, и это больно напоминало мне об утрате.

Шанталь приносит серебряную супницу. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я вдыхаю аромат супа.

– Нам повезло, месье. Ивонна сварила луковый суп.

Шанталь разливает аппетитный суп в мой лучший фарфор. Черные волосы выбиваются из-под чепчика, черная униформа облегает стройную фигуру. Она кладет в суп банкира поджаренные луковые тосты.

Он откусывает от тоста, закрывает глаза и откидывается на спинку стула, наслаждаясь вкусом.

– Ах, Шанталь. Du bist ein Engel. Ты ангел.

Она вспыхивает и перед возвращением на кухню делает низкий реверанс; ее ресницы трепещут, словно стрекозиные крылышки.

Обычно, когда я погружаю ложку в расплавленный сыр и карамелизованный лук, у меня текут слюнки, но на этот раз я не могу поднести ложку к губам. У меня так много вопросов насчет нашего оборудования, закладной и выплаты для Грено, однако этикет не позволяет обсуждать деловые проблемы во время трапезы.

Грено пробует суп.

– Magnifique. – Он целует кончики пальцев и растопыривает их; старые глаза прыгают. – Я буду скучать без ваших обедов, моя дорогая мадам Поммери.

– Вы всегда желанный гость за моим столом, месье. – Голос дрожит, я с усилием подавляю рыдания. – Простите, но на меня все обрушилось так внезапно.

Вольф накрывает мою руку широкой рукой.

– Я уже говорил вам, мадам Поммери, что позабочусь о вас. Впрочем, если я найду хорошего покупателя для компании, вы получите больше денег, чем от продажи оборудования.

– Если у компании дела так плохи, как вы говорите, кто же ее купит? – спрашиваю я. – Французы доведены до края всеми новыми налогами Наполеона.

Ложка Вольфа застывает в воздухе, роняя капли на льняную скатерть.

– Я никогда не слышал от вас разговоры о политике. – Он отправляет ложку в рот. – Или о фабрике.

– Возможно, вы знаете меня не очень хорошо, – отвечаю я, вытирая губы салфеткой. Мужчины считают нас скучными, потому что мы держим свое мнение при себе.

– Я не хотел вас обидеть, – говорит Вольф. – Вообще-то я часто поддразнивал вашего супруга, как такой простой коммерсант, как он, добился благосклонности такой образованной, культурной и модной женщины, как вы.

– Лестные слова не могут скрыть горькой правды, – говорю я. – Луи держал меня в неведении насчет наших финансов. Мне это ясно и очень грустно. – Ногти снова барабанят по дубовому столу.

Возвращается Шанталь и подает морские гребешки, пахнущие солью и морем. Их привозят каждый день поездом с Лазурного берега.

Сунув гребешок в рот, Вольф стонет от наслаждения.

– Насколько больше мы выручим, если продадим компанию, а не оборудование? – спрашиваю я.

Вольф гоняет вилкой гребешок по тарелке, потом прокалывает его.

– Как минимум вдвое.

Грено читает по его губам и широко раскрывает глаза.

– Вдвое? Мне пригодятся эти деньги на покое.

Вольф машет в воздухе вилкой.

– Минус двадцать процентов комиссии, – говорит он и отправляет в рот третий гребешок.

– Тогда нам нужно продать компанию. – Пятнистая от старости рука Грено поднимает бокал из матового стекла.

– Так, решено. – Вольф широко улыбается; между его зубов застряли лохмотья гребешков.

Я отодвигаю стул.

– Месье Вольф, извините, но мне хотелось бы обсудить это наедине с месье Грено.

– Но я еще не ел десерт. – В зеленых глазах Вольфа сверкает разочарование.

– Останьтесь и наслаждайтесь десертом, а мы погуляем с Луизой.

Сумма вдвое больше – это привлекательно, но, когда будут выплачены закладная и деньги Грено, достаточно ли средств останется для моей семьи?

* * *

Грено толкает коляску с Луизой. Мы идем к величественному Реймсскому собору. Вскоре дочка засыпает. Высокие шпили собора пронзают небо, на котором уже мерцают первые звезды.

– Я всегда верила, что Господь лучше слышит наши молитвы возле собора, – тихо замечаю я.

– Абсолютно верно, – соглашается Грено. – Но вы знаете почему?

Я поднимаю брови.

– Все дело в сизых голубях, – говорит Грено. – Они несут наши молитвы на крыльях прямо к Богу.

– А я-то думала, что это просто голуби с симпатичными радужными шеями, – смеюсь я.

Он показывает на стаю сизых голубей, которые кружатся над площадью.

– Божьи вестники. – Он машет пальцем. – Но проблема в том, что ответы Бога не всегда те, какие нам нужны.

Проходя мимо моего Улыбающегося Ангела на фасаде собора, я молча молюсь и прошу его вразумить меня.

– Расскажите мне про Париж и вашу сестру, – говорю я. – Где она живет? У нее действительно есть для вас комнаты?

– Валлери живет в первом округе, ma cherie. – Он грустно улыбается. – Она принадлежит к узкому кругу Наполеона и нуждается в надежном сопровождении.

– О боже. Должно быть, у нее большие связи.

Луиза что-то лепечет с закрытыми глазами; ее губки, похожие на розовый бутон, улыбаются.

– Валлери служит фрейлиной при королеве Евгении, – сообщает он.

– Какая великолепная жизнь, – говорю я, представляя себе искусство, музыку, архитектуру и сады Парижа. – Вы можете взять меня с собой?

– Можете приезжать в любое время, я всегда вам рад. – Он кивает на Луизу. – Ведь я должен видеться с моей крестницей. – Он берет меня под руку, и мы проходим через «Биргартен», где после работы мужчины пьют пиво и едят претцели. Официантки в зеленых немецких передничках несут к столам кувшины. – Апартаменты Валлери расположены на правом берегу между площадью Согласия и Лувром.

– Я училась в тех местах в школе Сент-Оноре для девочек, – говорю я.

– Правда, в Париже теперь творится невесть что. Наполеон и его архитектор Осман снесли весь центр города. Они строят тридцать шесть тысяч метров новых бульваров. Вы можете себе представить? – Он фыркает и тут же хватается за грудь от одышки.

– Давайте посидим минутку. – Я нахожу каменную скамью возле собора. Усевшись рядом с ним, расправляю