Иван Пстыго - На боевом курсе

- Неловко, товарищ генерал, грязный я .

- Как грязный? Летчик, боец, выполнивший свой долг не может быть грязным. За мной!..

С командиром дивизии Героем Советского Союза генерал - майором авиации Александром Степановичем Осипенко я познакомился весной 1941 года.

Не раз встречались с ним на разных аэродромах. Иногда вместе на двух связных самолетах перелетали с одного аэродрома на другой.

В этот раз до своего полка мне пришлось добираться на попутной полуторке.

... На летном поле было пусто. Ни единого самолета. Человек пятнадцать двадцать из техсостава под командованием какого-то капитана поспешно уничтожали все, что не мог забрать с собой наш улетевший полк. Куда он улетел - никто толком не знал. Но если бы и знали, кто мог поручиться, что полк именно там, а не перелетел уже на новый аэродром. На войне жизнь кочевая, перемещения постоянны. Бывало, авиационный полк садится на какой-то аэродром, совершит с него один-два боевых вылета и тут же перебирается на следующий маневрирование, так сказать силами и средствами.

Короче, никто не ведал, где теперь 211-й бомбардировочный. Полагали, что полк, вероятнее всего, где-то на киевском направлении. Туда мы и настроились идти.

Сложность положения не помешала мне всю ночь спать крепким сном: то, что я, пусть с опозданием, но все же добрался до своего аэродрома, питало душу покоем за будущее, я почти уверовал в некую благосклонность судьбы ко мне. В конце концов, рассуждал я, наше дело правое. И полк найдем!..

Наутро мы собрали вещмешки и двинулись в путь, на восток.

Шли мы по местности, уже оставленной нашими войсками, но еще не занятой врагом. На всю жизнь врезался в память нескончаемый поток беженцев. У кого-то лошадь везет небогатый скарб, кто-то сам впрягся в самодельную тележку. Молчаливые, хмурые вышагивают старики. Они хорошо помнят и германскую войну, и интервенцию во время гражданской и не хотят оставлять своих близких под оккупантами. Женщины поминутно нервно оглядываются: не отстали ли дети? Не догоняет ли немец? Не висит ли в воздухе смерть? "Мессершмиты" время от времени выныривают откуда-то и в упор расстреливают беженцев. А дети и тут остаются детьми: пока в небе нет самолетов, они сбиваются в стайки и умудряются играть на ходу.

Обходим одну партию беженцев, догоняем новую. Снова старики, женщины, дети - с мешками, узлами, тачками, которые служили подспорьем в хозяйстве.

Мы держались дружно. С толпой беженцев не смешивались и, по возможности двигались чуть в стороне от нее. Невыносимо было смотреть на детей, которых мы бросаем на невесть какую судьбу, слышать призывы о помощи от изнемогавших под ношей пожилых женщин и отказывать им в ней. Не по себе было, когда старухи жалели нас, а старики проклинали. Старые солдаты прямо говорили нам о том, что вот -де собрались разбить врага на вражьей земле, а что выходит..

Вдоволь я нагляделся тогда горя людского...

После налетов "мессершмитов" на безоружные колонны мирных жителей дорога оставалась буквально вымощенной трупами. Такое за всю войну мне пришлось видеть раза три. Я - летчик и отвечаю за свои слова: не отличить несчастной неорганизованной толпы от войск невозможно. Фашистские стервятники творили свое варварское, бесчеловечное мерзкое дело сознательно.

Наша группа шла ходко, отмахивая километров по шестьдесят в день. Глубоким вечером мы останавливались на окраинах деревушек на ночлег. Местные жители кормили полуночных гостей, и, сморенные усталостью и сытостью, мы тут же засыпали. А на рассвете - снова в путь. За ночь войска противника уходили вперед так, что мы оказывались у них в тылу, но к следующему вечеру вновь чуть опережали их. Иногда нам везло - удавалось разжиться транспортом, часть пути, помню, преодолевали на автомобилях, мотоциклах, телегах, запряженных лошадьми или волами, даже на тракторах.

И вот как то бойцы заметили, что начальник нашей группы, капитан, в минуты опасности, когда, казалось, что враг вот-вот захватит всех, торопливо отвинчивал знаки различия, прямоугольники, которые в военной среде просто называли шпалами. А выскочим из ловушки- капитан их снова прикручивает.

- Э, так не годится, - заметили ему откровенно. - Прекрати! Иначе мы тебя, сукина сына, покончим.

- Как смеете!..

- Пристрелим - и вся беседа. Чего тут шуметь долго?

Нечто вроде собрания у нас получилось. И решение вынесли: не быть капитану командиром. А мне всей группой заявили:

- Иван, ты же комсостав. Бери нас под свое начало.

Раздумывать особо некогда было. Да и о чем, собственно, раздумывать? Я согласился.

В дальнейшем капитан охотно мне подчинялся. В трусости более уличен не был. И о его поступке мы никому не сообщили.

Дней шесть- восемь продолжались наши мытарства. Где-то на подступах к Днепру мы уже уверенно оторвались от немцев. Теперь стала задача - как переправиться? Но, благо, переправы, мосты еще существовали, и никакой заминки не случилось. А на левом берегу Днепра мы с облегчением вздохнули: выкарабкались!..

Наконец-то устроили большой привал. Побрились. Привели себя мало-мальски в порядок. И явились в первую же войсковую часть с просьбой помочь найти наш полк. Получив крайне смутные сведения о местонахождении 211-го бомбардировочного, отправились дальше. Дня полтора слонялись еще по подразделениям с навязчивыми вопросами, пока добились вразумительного ответа: полк в Лубнах.

Вышли мы к Днепру в районе Днепропетровска, Днепродзержинска. А Лубны это ведь под Киевом!

Тащиться под Киев пешим ходом, когда здесь еще действовала железная дорога, не имело смысла. На ближайшей станции сговорчивый военный комендант без проволочек посадил нас в проходящий поезд, и вскоре, мы весело сочиняли куплеты:

От Котовска до Лубень

Ехали пятнадцать день...

"Пятнадцать день" - это, конечно, в шутку. Добрались мы скорее. Но полк, нашли не в Лубнах, а в Яготине, что тоже под Киевом.

Когда я, взволнованный, ввалился в землянку командира полка Родякина, лицо его не выразило удивления. Оно было по-будничному озабоченным.

- Слушай - почему-то прошептал он, - а мы тебя давно похоронили...

Я бодро выпалил:

- Требую воскресить, товарищ майор!

- Да, конечно, я дам команду...

Потом переспросил меня, как будто это не было очевидно:

- Пришел. Молодец. И людей привел...

Оказывается, 21 июля летчики другого звена нашей группы видели мое приземление на горящем самолете и доложили что самолет упал, а экипаж погиб. Начальник штаба майор Савинов за ужином даже выпил стакан молдавского вина за упокой моей души.

- А позже разве вам не сообщили обо мне?

- Кто?

- Генерал Осипенко. Я был у него.