Академик Г.А. Николаев. Среди людей живущий - Сергей Александрович Жуков

— регистраторша абаканской гостиницы явно робела перед удостоверением члена Верховного Совета РСФСР.

— Ну, зачем же вводить в расход государство? — засмеялся Николаев и выбрал номер подешевле.

Это было одним из правил, к которым приучила его мама, — жить на то, что звенит в кармане. Есть рубль — потратит 98 копеек. Его расходы никогда не превышали доходов. Денежных долгов за Николаевым не числилось. Зато ему должны были многие. Впрочем, он быстро забывал, если кому-то дал в долг.

Другой совет мамы, которому он свято следовал, звучал так: помогать не от щедрот своего служебного положения. «Если ты начальник, можешь и квартиру подарить человеку без особого труда. Но этого нельзя делать по блату. Помогай личным участием и человечностью, помогай собственным трудом, а не привилегиями!»

Николаев был ректором МВТУ двадцать один год — с 1964 по 1985 год, а до этого двадцать пять лет работал проректором по науке, и никто никогда не мог упрекнуть его в злоупотреблении служебным положением.

Дорогой читатель, конечно же, тебе интересно, каким Николаев был ректором. Тут мое перо замирает в нерешительности. Материала — горы. Можно собрать рассказы десятков, сотен очевидцев: не так ведь много времени прошло с тех пор, как Николаев умер. Что-то взять из его собственной автобиографической книги «Повесть моей жизни», в которой есть даже глава «Каким должен быть ректор».

Если вы приметесь расспрашивать бауманцев об их бывшем ректоре, они расскажут вам кучу забавных историй и анекдотов. И много разных мнений услышите вы о Николаеве — от восторженных до ругательных: и хозяйственная служба при нем была не та, и в кадрах наблюдался застой.

...Имя Николаева драматически связано с именем его преемника на посту ректора — космонавта А.С. Елисеева. Став ректором МВТУ в 1985 году, свой вес и связи космонавта и дважды Героя Советского Союза он употребил на осуществление радикальных перемен в вузе. Первым делом он добился смены прежнего названия «МВТУ» на «МГТУ». Потом решительно поменял состав ректората, сделал из факультетов НУКи (научно-учебные комплексы: факультет + НИИ), замысел которых состоял в связи большой науки с учебным процессом. Ранее научные работы велись на кафедрах, со временем крепла их связь с промышленностью, они готовы были выполнять и мелкие исследования. Теперь же малые договоры быстро испарялись, а крупные промышленные темы оказались преподавателям не по зубам, к тому же заказчики не спешили давать комплексные работы. Самих факультетов вместо пяти стало десять — в тех же старых стенах, а любой буфет, тупичок, иногда даже туалет, были перегорожены, использованы под лабораторию, дополнительную аудиторию или кабинет ученого. Вскоре ректор «пробил» в Политбюро грандиозный план строительства Большого МГТУ в Бутове, что на практике означало долгострой и переезд. Профессура стала роптать, но Елисеев действовал круто: снимал всех несогласных с реформами. Николаеву нелегко было наблюдать разрушительную деятельность преемника, но он ни во что не вмешивался и публичных высказываний о новом ректоре себе не позволял.

В результате через пять лет ректорства Университет не переизберет А.С. Елисеева на новый срок. Елисеев был приверженцем американской модели образования с ее системой широкого привлечения ведущих специалистов из науки и промышленности в качестве преподавателей. Что же до проекта Большого МГТУ — это так и осталось его неосуществленной мечтой.

17 августа 1987 года

Три дня назад я был в гостях у Николаева. Он встретил меня по-домашнему, в светлой рубашке с расстегнутым воротом и стареньких, давно не глаженых брюках. Выглядел он отдохнувшим и умиротворенным.

— Как вы себя чувствуете, Георгий Александрович?

— Соответственно возрасту, Сережа...

Завели разговор о литературе.

— Читаю нынешних, которых, наконец, начали печатать. Раньше у современников читать было нечего. «Плаха» не вполне цельна. «Последний полустанок» у Айтматова мне нравится больше... «Дети Арбата» читали? Много информации... У Распутина хорошее «Прощание с Матерой». Совестливый писатель, и русский ум... А вам из писателей советского периода кто симпатичен?

В числе прочих называю Александра Блока.

— Ну, Блока, знаете ли, нельзя отнести к советским, — вскидывается мой собеседник и в доказательство читает на память строфу. — Это типичная (выделяет слово) старая интеллигенция. Поэма «Двенадцать» для него нехарактерна. Все удивлялись, чего он так шарахнулся. Но с чего-то ведь шарахнулся?..

— Эпоха такая, Георгий Александрович. А может быть, воздействие молодежи — того же Маяковского. Они встречались на литературных вечерах, в поэтическом кафе «Бродячая собака»...

— Вы думаете? Я все же полагаю, что Блок сам был чрезвычайно восприимчив к жизни и никогда не пел с чужого голоса. А о Маяковском — это вы к месту вспомнили. Он, конечно, очень хорош. И ведь знаете, его стихи не стареют. Пятьдесят лет назад я их так не воспринимал, как сейчас. Недавно перечитывал — прекрасные строчки. Все уже тогда он видел... Тончайшая интуиция и жертвенность бойца! К слову сказать, в двадцатые годы московская интеллигенция не очень-то признавала его как поэта — считала публицистом, который искусно рифмует свои лозунги. К Сергею Есенину куда теплее относились, считали крестьянским самородком, талантом из народа.

— А как вы относитесь к Твардовскому?

— Твардовский мне нравится... (Читает стихи, что-то о том времени, когда все мы хлопали в ладоши.) А «Теркин»! — это же изумительная вещь. А последние его стихи... Да, Твардовский — замечательный поэт, кстати, не вполне еще оцененный... Некрасов — прекрасный поэт, я люблю его перечитывать. Столько у него проникновенной гуманности... Но один из моих любимейших — Лермонтов. Сколько мыслей в каждом стихе! «Печально я гляжу на наше поколенье...» (С чувством декламирует все стихотворение.) И ведь в 27 лет погиб... А Пушкина, я считаю, перевознесли. У него очень живое описание природы, чувств, но философских мыслей меньше, чем у Лермонтова... (Задумчиво покачивает головой.) Или я заблуждаюсь, Сережа? Может, у Пушкина я чего-то не чувствую, а?..

Мы вспоминаем одного автора за другим.

— Шукшин мне нравится... Чаковский прекрасно написал роман «Победа»... Булгаков хорош. А вот роман «Мастер и Маргарита» я не понимаю; другие произведения у него лучше. Вы читали Писарева? Только Добролюбова? Писарев острее... А ведь был совсем юноша. Алексей Толстой — наш последний граф — крепким письмом обладал, фактуру любил...

Я как раз сейчас читаю классическую литературу. Упоминаю о списке произведений, который набросал для меня доцент Юрий Андреевич Абрамов, известный «лоцман в книжном море».

— Знаю Юрия Андреевича, — отзывается Николаев. — При случае привет ему от меня передайте... Так вот, если говорить о классике, сразу за нашей надо читать французскую