Московский Монмартр. Жизнь вокруг городка художников на Верхней Масловке. Творческие будни создателей пролетарского искусства - Татьяна Васильевна Хвостенко

Пустое шоссе, монотонная езда, яркое солнце – все это наводило на размышления. Кто же из них был прав? Схематист Малевич или реалист Кацман? Может быть, прошло слишком мало времени для того, чтобы история рассудила их и поставила все на свои места? Сейчас уже можно сказать, что все эти годы Малевич победно шагал по всему миру. «Черный квадрат» знают и в Европе, и в Азии, и в Америке. А Кацман? Прекрасный рисовальщик, он оставил нам портреты своих современников. Его «Кружевницы» украшают экспозицию Третьяковской галереи. Но когда корреспондент из Германии спросил в Третьяковке о Кацмане, искусствовед ответил: «Был такой художник, но он ничего особенного из себя не представляет». Так ли это?

Да, международной известности он не получил, но я уверена, что творчество Кацмана еще займет свое достойное место в сокровищнице мирового искусства. Евгения Александровича еще вспомнят, если и не как художника, то как человека эпохи, летописца своего времени. Его дневники, которые он вел изо дня в день начиная с 1918 года, представляют собой исторический памятник ушедшей эпохи. Евгений Александрович оставил нам портреты ведущих политических деятелей, руководителей партии, правительства и даже ГПУ.

Три художника и Казимир Малевич

В 1909 году Евгений Кацман приехал в Москву и поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества. Закончил он его в 1916 году… и очутился в клинике для нервнобольных.

В молодости Кацман часто болел, у него были слабые легкие. После очередного плеврита на почве истощения у него начались припадки депрессии, он решил, что умирает, продал последние вещички и лег в больницу в Марфино. Управляющим там был Михаил Рафалович. Младшая дочь Рафаловича, Наташа, преподавала в клинике ручной труд. В том же 1916 году Евгений Александрович Кацман и Наташа Рафалович поженились.

Наташина старшая сестра, Соня, была замужем за Казимиром Севериновичем Малевичем. Третья сестра, Мария, по-домашнему Манюля, вышла замуж за известного художника Дмитрия Топоркова. Так судьба свела трех совершенно разных художников. Они не только не дружили между собой, но и старались при всяком удобном случае насолить друг другу. Это не была зависть, просто они совершенно по-разному смотрели на все, их творчество было прямо противоположно, и при всяком удобном случае они вставляли друг другу палки в колеса. Дело иногда заходило слишком далеко. В пору расцвета творчества Малевича, когда его картины хорошо покупались, он всячески издевался над принципами реалистического искусства, которые исповедовал Евгений Кацман. А когда ветер переменился и Малевич оказался в опале, Кацман не только не протянул руку помощи, но и сделал все возможное, чтобы его утопить.

Топорков в этих разборках старался не вставать ни на чью сторону, жил скромно и тихо со своей женой, писал батальные сцены и умер рано. Все его работы оказались бесхозными, а жена, не понимающая ничего в живописи, отдала его картины искусствоведу Валентине Васильевне Курильцевой. Впоследствии Курильцева продала их различным коллекционерам и небольшим музеям, и теперь творчество замечательного художника Дмитрия Топоркова никому не известно… Курильцева жила на Масловке, она недавно умерла.

Но вернемся к Кацману и Малевичу. Несмотря на все противоречия, их разделившие, Кацман в 1959 году, спустя много лет после смерти Малевича, написал небольшое воспоминание о нем, не похожее ни на один искусствоведческий труд, которыми так богата биография Казимира Севериновича.

«Мы с Малевичем Казимиром Севериновичем были женаты на родных сестрах. Я его знаю и как художника, и как человека.

В 1916 году мы вместе жили на даче в Кунцеве, в одном небольшом домике. Жена Малевича, Соня, писала и печатала рассказы, вернее, начала печатать, но вскоре сделалась матерью и больше литературой не занималась. Однако она была вовлечена в водоворот событий бурно развивающегося искусства.

У нас было по комнате – здесь и жили, здесь и работали, Малевич – будущий художник – зачинатель абстрактного искусства, и я – будущий реалист АХРовец.

Каков же был Малевич в жизни и в искусстве?

Он был крепко сложенный, с рябым лицом. Говорил неправильно, с польским акцентом. У него были небольшие глаза, но блестящие, и весь он был похож на деревенского католического священника. Одет он был всегда бедно и любил учить, как нужно сохранять обувь, предлагал ходить по камням, по неровностям, чтобы не сбивать подошву и каблук на одну сторону.

Запомнилась мне беседа около колодца.

Он меня спросил, зачем я тащу ведро воды, ведь есть для этого Наташа (он имел в виду мою жену). Я ответил, что жалею Наташу и помогаю ей.

– А разве вы не помогаете Соне? – в свою очередь задал я вопрос.

– Нет, я занимаюсь искусством и вам советую так поступать, если хотите быть художником. – И прибавил: – Вот я себе придумал болезнь печени, а вы можете выбрать почки, селезенку, и, как только воду таскать или что тяжелое делать, предлагаю ссылаться на болезнь. Таким образом я живу с Соней уже несколько лет.

Его советом я никогда не пользовался.

Первые годы он ничего не зарабатывал, так как его опыты супрематизма никто не приобретал, и он жил на заработки жены. Каждый год они переезжали на дачу в Подмосковье. Это было любопытное зрелище. (Весной) две ломовые подводы нагружались его подрамниками, и осенью опять два ломовика везли его шедевры обратно в Москву, и так было несколько лет. Укладывал он свои работы с блеском глаз, с фанатизмом, с надеждой на "счастье вдруг".

И вдруг счастье к нему пришло. Когда свершилась Октябрьская революция, бедняк Малевич сделался вождем, одной из ярчайших фигур советского искусства, хотя ничего советского у него никогда не было. Впрочем, и с другими его товарищами было так же.

Они – футуристы, супрематисты, абстрактники – считали, что Октябрьская революция не увлекла их, как содержание в искусстве, и делали свою революцию внутри искусства. Они свергали и пытались свергнуть реализм и просто все искусство, что завоевало человечество за тысячелетия. Вместо античного искусства, шедевров Рафаэля, Рембрандта и Репина, они считали, что дают новое "революционно-абстрактное искусство".

Им казалось, что они сделали величайшее открытие!

Мы сейчас боремся против абстрактного искусства, а первые пять лет советской жизни у нас имела место эта мерзость в искусстве.

При Наркомпросе был отдел ИЗО во главе с сюрреалистом Штеренбергом. И в этом отделе были «советники» К. Малевич, Татлин, Пунин и др. И, конечно, у Малевича стали покупать его «квадратики», к нему пришло счастье, которое он ждал. В Третьяковской галерее до сих пор в запаснике висит черный квадрат Малевича и "опусы" его товарищей – абстракционистов и футуристов. Малевич уже выглядел не бедно. Он оделся и обулся. Его