Нас называли ночными ведьмами - Наталья Федоровна Кравцова

о себе. Мужа убили на войне, восемнадцатилетнюю дочку немцы угнали в Германию. Молча она достает из комода несколько почтовых открыток: дочка Надя пишет, что с утра до ночи батрачит на ферме под Лейпцигом, что сердце разрывается от тоски по дому, по родному краю. Каждая открытка начинается словами: «Мамо моя рiднесенька!..»

Я невольно поднимаю глаза на фотографию, только теперь мне кажется, что улыбки на губах у девушки уже нет и она вот-вот заплачет. Женщина прячет открытки в комод, бережно завернув их в белый платочек. Некоторое время мы молчим, не знаем, как утешить бедную женщину. Почему-то нам неловко, словно и мы виноваты в том, что немцы угнали Надю. Ира говорит каким-то чужим голосом:

– Еще немного потерпите. Скоро войне конец. Все будет хорошо.

Я смотрю в окно: по тропинке идет девушка в белом платочке с ведрами на коромысле. А Надя – под Лейпцигом…

Женщина, соглашаясь, кивает, но глаз не поднимает. Задумчиво гладит пальцем синий василек, вышитый на скатерти, тяжело вздыхает.

* * *

Перелет из Крыма в Белоруссию был сопряжен с трудностями, из которых главная – постоянная нехватка горючего для наших По-2.

Мы делали остановки на аэродромах крупных городов – Миллерово, Днепропетровск, Харьков, Орел… И везде были проблемы с бензином. Приходилось быть изобретательными. Иногда по несколько дней мы задерживались на чужом аэродроме, спали в своих самолетах, питались кое-как.

В Днепропетровске, например, мы ждали бензин пять дней. Пользуясь вольготной жизнью, ходили в город, где можно было посмотреть кино, сходить в цирк, даже в оперетту… А тем временем командир полка решила послать в следующий пункт нашего пути, в Харьков, передовую команду, чтобы там подготовить наш прилет. Для этого часть самолетов была заправлена бензином, который слили из баков остающихся По-2. Передовая команда во главе с заместителем командира полка Амосовой улетела. А вскоре и бензин прибыл.

Оставшиеся самолеты были заправлены и уже приготовились к взлету, когда оказалось, что нет на месте двух девушек: летчика и ее штурмана. Майор Бершанская посылает самолет в Днепропетровск на поиски пропавших. Полчаса пикировал над городом По-2, облетал все улицы, рынки, но нигде девушек не нашел. Больше откладывать вылет целого полка не было возможности, и, оставив для пропавших самолет и техника, все экипажи поднялись в воздух. Как рассказывала техник лейтенант Зина Радина, «проходит полчаса – появляются девушки, запыхавшиеся, обе в поту и… с перманентом на голове! Они сидели в парикмахерской, когда в окно увидели По-2, поняли, в чем дело, и, сорвавшись с места, бросились на аэродром, не закончив модной прически…»

* * *

Рассказывает Калерия Рыльская:

«…Вспоминая свой полк того времени, я вижу всегда одну и ту же картину. Обширное поле и над ним белорусское небо. Грустный и тихий закат. Все наши самолеты уже вырулили на старт, стоят рядком. Они вычищены, заправлены бензином и маслом. Все дырочки залатаны, под плоскостями подвешены бомбы, девичьи пальчики уже ввернули в бомбы взрыватели и законтрили ветрянки проволочными усами. Посадочные огни – три лампочки – зажжены, но еще светло, и они неярко желтеют на зеленой траве. Моторы выключены. Еще нет задачи на сегодняшнюю ночь. Катя Олейник улетела за ней к „большому хозяину“, а мы в ожидании сидим дружной кучкой и сумерничаем. Штурманы вытащили из планшетов большие склеенные листы двухкилометровок, сплошь испещренных красным и синим карандашом.

Опустились тихие сумерки. И мы сидим не шелохнувшись, боясь нарушить мирную тишину вечера.

Но чуткий слух уже ловит знакомый звук мотора, в пустынном небе появляется черный крестик, и Катенькин самолет тихонько, по-домашнему, садится поблизости, не нарушая очарования тихого вечера. Минуты прошли – и поле опустело. Все самолеты улетели на запад…»

* * *

Нам редко приходилось летать с настоящих аэродромов. А в Белоруссии особенно. Благодаря малой скорости самолету По-2 не требовалось особых условий для боевой работы. Достаточно было, чтобы летная площадка имела нормальную длину для разбега самолета с бомбами.

Нам часто приходилось летать с песчаных лесных полян, длины которых не хватало для разбега. Выходили из положения следующим образом.

Летчик сидит в кабине, бомбы подвешены. Предстоит взлет с песчаной площадки. На песке колеса буксуют. Успеет ли самолет набрать скорость, чтобы оторваться от земли до темной стены леса впереди? У летчика замирает сердце…

Техники и вооруженцы, поставив под колеса колодки, окружают самолет и крепко удерживают его, пока летчик увеличивает обороты мотора до максимальных. По-2 дрожит, но стоит на месте. Девушки по сигналу выдергивают колодки из-под колес, и все сразу разбегаются. Самолет бежит по песку вперед, с бомбами… Все останавливаются и, застыв на месте, ждут…

Машина еле успевает оторваться и набрать достаточную высоту, чтобы не врезаться в лес. Девушки облегченно вздыхают и медленно направляются держать следующий По-2…

Конечно, процедура рискованная. Но мы уже привыкли рисковать…

* * *

…Я лечу как во сне. Еще перед полетом почувствовала недомогание. Мне очень жарко, болит голова, дрожат от слабости руки. В воздухе только и думаю: скорее бы долететь…

Меня клонит в сон, я иногда опускаю голову, засыпая, но, спохватившись, заставляю себя бодрствовать. Смотрю по сторонам, но вижу только голубое вверху и зеленое внизу, все остальное – как в тумане. Внизу лес, лес, и нет ему конца.

Наша новая площадка тоже в лесу, где-то на большой поляне. Сначала я ее не вижу, потом различаю: летают по кругу самолеты, похожие издали на мух. Вхожу в круг, сажусь. Все делаю автоматически, ничего не соображая. Вылезаю из кабины и тут же падаю в траву: ноги отказываются идти. В траве лежу и стучу зубами. Мне холодно, хотя стоит жара. Просто у меня озноб.

Достали термометр. Оказалось – сорок градусов. Сразу поставили диагноз: малярия. Это уже не первый случай в полку.

В небольшом домике, где устроили больницу, нас пятеро, у всех – малярия. Врач кормит нас акрихином. Мы желтеем. Вечером немецкие самолеты бомбят железнодорожную станцию. А может быть – аэродром? Нет, все-таки станцию. Это совсем рядом, метров триста от нас. Одна за другой рвутся бомбы, то ближе, то дальше.

Меня трясет лихорадка, и мне абсолютно все равно, убьют меня или нет. Остальные чувствуют себя получше, и им это уже не так безразлично. Они лежат, прислушиваясь к взрывам. Определяют, в каком месте рвутся бомбы. И как ложится серия – в нашем направлении или нет.

Вспышки света за окном. Грохот взрывов. Взрывы очень близко. Дрожит наш домик, вот-вот развалится. Стекол в окнах давно уже нет. С потолка