Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны - Сесили Вероника Веджвуд

возраста ей предстояло подписать документ об отказе от приданого в пользу своего брата и довольствоваться перспективой со временем занять место аббатисы после своей тети. Так спланировал отец-тиран, но тетя умерла преждевременно, когда Шарлотте было двенадцать и она еще не достигла возраста согласия. Оказавшись перед лицом альтернативы, что либо его дочь потеряет место аббатисы, либо он бросит вызов церкви, герцог выбрал второе. Церковь и ее представители не стали возражать: монахини вяло согласились, а священник выразил готовность возложить на Шарлотту покров невинности и надеть ей на палец кольцо, подтверждающее ее новый сан. Они сговорились обо всем без Шарлотты, которая достаточно бурно возражала, что не желает отказываться от приданого и тем более становиться монахиней и аббатисой. Но тщетно. Ее родители, явившиеся в Жуарре, в ярости набросились на нее с угрозами, и онемевшую Шарлотту в слезах отвели к алтарю. Со временем «бедное дитя», как прозвали монахини свою новую аббатису, оказалось толковым и успешным администратором. Она была умной добросовестной девушкой, достаточно образованной и имевшей массу времени для раздумий. Скандал с ее помещением в монастырь неизбежно вызвал критическое отношение к церкви, и, как только оно возникло, Шарлотта достаточно легко вступила в контакт с теми подпольными протестантскими кругами, которые существовали внутри самой церкви. Один из священников, проводивший службы для монахинь Жуарре, познакомил ее с доктринами кальвинизма, и в конце концов, когда все ее попытки добиться освобождения из монастыря провалились, она сделала решительный, но опасный шаг. Одним зимним утром Шарлотта отреклась от своих клятв, которые никогда не давала вслух, и приняла протестантизм, бедность и свободу. Отверженная своей семьей, изгнанная из Франции, она нашла приют в Гейдельберге, где жила в качестве гостьи курфюрста-палатина, год за годом продавая свои личные драгоценности, перешивая и перелицовывая свои поношенные платья.

Дважды она получала предложения о браке. Сначала от Людвига Нассау, потом от Иоганна Казамира Пфальцского. Но она была бесприданницей и, возможно, слишком серьезной, чтобы привлечь обычных поклонников, а может быть, ее сердце было несвободно. Когда Вильгельм приезжал в Гейдельберг ранней весной 1572 года, непосредственно перед тем, как он начал наступление в Нидерландах, Шарлотта всего несколько недель назад ушла из своего монастыря. Ее необычная история и то, что ей предлагалось стать женой Людвига, наверняка привлекли его внимание. О том, что произошло между ними, можно только догадываться. Оба были изгнанниками, лишенными состояния, оба были бедны и неизбежно заинтересовали друг друга. Он – тем, за что боролся, она – тем, что совершила. Наверняка между ними возникло определенное взаимопонимание, потому что три года спустя, когда Вильгельм отправил к ней Сент-Альдегонд а с предложением стать его женой, Шарлотта приехала вместе с его посланцем, задержавшись лишь для того, чтобы получить благословение курфюрста-палатина и собрать немногочисленные пожитки.

Все политические соображения были против этого нового брака точно так же, как все они были за в случае его предыдущей женитьбы. У Шарлотты не было приданого, в то время как Вильгельм отчаянно нуждался в деньгах для осуществления своих целей; у нее не было друзей, в то время как Вильгельму требовались союзники; она была монахиней-отступницей, а монахини-отступницы неизменно становились объектом всевозможных непристойных домыслов. Нежелательной эта женитьба считалась еще и потому, что была жива Анна, и Вильгельм не мог взять себе другую жену, не предав гласности свой развод, до сих пор хранившийся в секрете, и, следовательно, ему предстояло объявить, в чем виновна его отвергнутая жена, и тем самым нанести оскорбление ее семейству. Они определенно оскорбились, что и продемонстрировали, прибегнув к публичным нападкам и мелочной мести. Они потребовали вернуть им приданое Анны и заявили, что Вильгельм не имеет права снова жениться, поскольку обязан содержать своих детей. Они повздорили с курфюрстом-палатином и организовали преследования кальвинистов в своих владениях. Ради самой Анны они не стали бы ничего делать. Отосланная в Дрезден, она умерла два года спустя, и неизвестность, окутавшая ее кончину, так никогда и не была рассеяна. Однако для Вильгельма важен был вопрос о том, может ли он позволить себе нанести обиду курфюрсту Саксонии и ландграфу Гессена. С учетом того, что ни один из них не пошевелил и пальцем ради Нидерландов, а непристойное поведение Анны стало известно за несколько месяцев до того, как он с ней развелся, Вильгельм решил, что может.

Но его семья так не считала и усиленно противилась его женитьбе. Брат Вильгельма Иоганн, на чьей земле слушалось дело о его разводе с Анной, наотрез отказался предоставить ему соответствующие документы, и даже ее собственные родственники предлагали, что политически было бы разумнее просто объявить, что Анна умерла. Вильгельм оставил попытки переубедить своего несговорчивого брата и вместо этого предоставил свидетельства на рассмотрение теологической комиссии Голландии. Что же касается своего нового брака, то он отстаивал его с подкупающей прямотой, поскольку, как он писал Иоганну, он устал «от этого вдовства, в котором мне, к сожалению, пришлось пребывать так долго». В конце концов, он был еще не стар. Иоганн, благополучно живший с женой, разразился самодовольной лекцией о пользе молитвы, на что Вильгельм ответил, что не видит причин вовлекать Господа в это дело, поскольку у Господа – в отличие от саксонцев – нет возражений против его женитьбы.

Вероятно, впервые в жизни он был по-настоящему влюблен. Такое романтическое объяснение является единственно возможным, поскольку ничего, кроме искренней привязанности, не могло продиктовать выбор, до такой степени лишенный политических преимуществ. Только одно серьезно беспокоило Вильгельма – как бы не обидеть французскую королеву-мать, поскольку отец Шарлотты был кузеном короля. Кроме того, герцог Монплезир недавно снова женился на сестре герцога Гиза и вместе с новоявленной мачехой Шарлотты решительно отрекся от беглой монахини. В связи с этим Вильгельм отправил Екатерине Медичи письмо, спрашивая ее одобрения. Екатерина, которой польстило такое внимание и которую не слишком заботили и старый Монплезир, и его новая жена-мегера, ответила, что хотя она не может официально выразить своего одобрения, но считает принца Оранского счастливым мужчиной, а мадемуазель де Бурбон счастливой молодой женщиной.

Вильгельм и Шарлотта определенно думали так же, когда 11 июня 1575 года после трех лет разлуки встретились в Брилле. Вильгельм, чрезвычайно озабоченный тем, чтобы не разочаровать свою невесту, и понимая, что три года и болезнь изменили его, специально велел Сент-Альдегонду предупредить ее, что «ему уже сорок два и он начинает стареть». Шарлотту, которой самой было около тридцати, это, по-видимому, не смутило. Она хотела видеть своим мужем Вильгельма Нассау, а не Адониса.

Тем временем голландские теологи-кальвинисты объявили,