М Стрешинский - Генерал Симоняк

- Теперь уж недолго! - вырвалось у Щеглова, и офицеры поняли, о чем он думает.

Усаживаясь в машину, комдив сказал:

- Вы по домам, а я - к генералу.

2

Штаб 30-го гвардейского корпуса стоял в Колтушах. Этот тихий пригородный поселок, летом утопающий в зелени, когда-то облюбовал для лабораторий своего института великий русский физиолог Иван Петрович Павлов. Теперь в пустовавших помещениях научного городка разместились штабные службы.

Генерал Симоняк жил в небольшом домике, запрятавшемся среди берез.

Адъютант провел Щеглова к генералу.

За столом, на котором лежала испещренная синими и красными знаками карта, сидел начальник штаба Трусов. Симоняк не спеша вышагивал по комнате в расстегнутом кителе.

- Вы, разумеется, и на это способны, - ворчал он, морща крутой лоб, над которым чернели густые, коротко остриженные волосы. - Чем же я вам отвечу?

Пригласив Щеглова к столу, генерал объяснил:

- Пулковский бой разыгрываем. Изворотливый попался противник! - Он кивнул головой на начальника штаба, выступавшего в роли командира 170-й немецкой пехотной дивизии.

- Хитрее настоящего, - усмехнулся Щеглов.

- Как знать! - произнес Симоняк. - Того тоже дурачком не следует считать.

Под ногами генерала снова заскрипели половицы. Он обдумывал, как лучше ответить на ход противника.

Еще во время подготовки к прорыву блокады, когда Говоров несколько раз учинял допрос с пристрастием ему и другим командирам, ставя самые неожиданные вводные, Симоняк понял, как важно так вот заранее проработать операцию, обдумать возможные действия противника, проанализировать все данные. Нельзя рассчитывать, что в бою, на месте будет виднее и обстановка сама подскажет правильное решение. Полагаться на потом - значит идти в дорогу с завязанными глазами, с надеждой только на спасительное авось.

К боям в корпусе готовились все. Солдаты днем, а часто и ночью учились по-гвардейски, стремительно наступать, сделав, как любил говорить Симоняк, вдох при начале атаки, а выдох уже в глубине вражеской обороны. Они учились идти вперед, прижимаясь к разрывам своих снарядов, блокировать и подрывать доты, вести ближний и рукопашный бой. Старое дело для ветеранов и новое - для тех, кто пополнил гвардейские дивизии. А новичков было немало. С пополнением приходили люди из разных мест - ленинградцы, сибиряки, москвичи и волжане. И люди это были разные - одни открытые, другие замкнутые, одни отчаянно смелые, другие робевшие от выстрела, даже не вражеского, а своего на учебном артиллерийском полигоне. Но их всех следовало, как сказал; Трусов, привести к общему знаменателю, настроить на одну - гвардейскую волну. Командиры рот, батальонов, и полков выводили солдат на местность, схожую с той, на которой им предстояло наступать. Учили людей и сами учились продалбливать, прогрызать вражескую оборону на всю глубину.

Немцы называли свою оборону под Ленинградом несокрушимым Северным валом. Это не было пустым бахвальством. Два года подряд они, словно кроты, рылись в земле, совершенствовали свои укрепления: шпиговали поля взрывчаткой и бетоном, отрыли по четыре, а на некоторых участках даже по восемь линий траншей, построили на каждый километр фронта по десять - двенадцать деревоземляных и железобетонных сооружений и бронеколпаков, обнесли всё это колючей проволокой. Много артиллерии подтянул под Ленинград неприятель - и легких полевых пушек, и тяжелых орудий, осадных, большого калибра, из которых вел огонь по домам города, по его улицам и площадям. Сорок девять стволов имели немцы на километр фронта. Их пулеметы и автоматы могли создать такую густую завесу огня, сквозь которую, казалось, не пройти ни одному живому существу, - зайцу не пробежать и птице не пролететь.

Вражеские укрепления тугим полукольцом огибали город. Местами передний край проходил на ленинградских окраинах. Второй рубеж обороны противника шел по гряде Дудергофских высот. Наступление на такую оборону и разыгрывал сейчас со своим начальником штаба Симоняк.

- Да, задали вы мне задачу! - покачивал головой генерал. - Как говорят на Украине, це дило треба розжувати! Ну, пока займемся с комдивом.

Щеглов рассказал о рекогносцировке, о полковых учениях. Приезжали командующий 42-й армией И. И. Масленников, член Военного совета армии В. П. Мжаванадзе. Оба как будто остались довольны, объявили благодарность майору Звереву и бойцам его батальона.

Комкор слушал внимательно.

- Один батальон всего не решит. Нужно, чтобы и твоя дивизия и две другие одновременно и сильно ударили по врагу. Вместе с артиллерией, танками и самолетами...

- Мы об этом помним.

- Начинайте выдвигать под Пулково орудия. Я об этом Морозову говорил. Пусть артиллеристы осмотрятся, обживутся, пристреляют цели.

- Сегодня же начнем, - сказал Щеглов. Он пожаловался, что не всюду готовы выносные траншеи, которые отрывали батальоны, занимавшие оборону на Пулковских высотах. И артиллерийские огневые позиции не всюду оборудованы. Нельзя ли ускорить работы, направить на передний край корпусных и дивизионных саперов?

- Палка эта о двух концах, - заметил Симоняк. - Никто, тем более противник, не должен догадываться, где мы собираемся нанести удар. Всё же действуй, но соблюдай максимальную осторожность. Мы поможем.

Генерал снова заходил по комнате.

- Знаешь, Афанасий Федорович, - проговорил он, - совсем я лишился покоя, по ночам спать не могу.

Всё не может забыть! - подумал Щеглов, с сочувствием глядя на генерала. Несколько месяцев назад у Симоняка погибли жена и пятилетний сынишка Виктор. Самолет, на котором они летели в Ленинград, подбили фашисты.

Симоняк тяжело переживал потерю. Но сейчас он говорил не о том.

- И днем и ночью воюю. Хочется всё обмозговать, чтоб не получилось осечки. Ведь операция какая? Это тебе, брат, не Ивановское, не Красный Бор, не Арбузове и даже - не прорыв блокады. Нынче надо ударить немцев в самое солнечное сплетение, разбить наголову. Только так можно снять осаду.

Генерал замолчал, точно собираясь с мыслями. И неожиданно спросил:

- Ты, Афанасий Федорович, играл в городки?

- Приходилось. Кто ж в юношеские годы не играл?

- Ну так вот, хорошо, ежели нам удастся всю фигуру с первого удара вышибить. А развалишь городки сколько муки будет! Не две и не три палки потребуются...

Комкор подошел к карте.

- Вот наша полоса. Против сто семидесятой немецкой - три наших гвардейских. Превосходство имеем и в силе и в технике, а всё же нелегко придется. Станем топтаться на месте - много поляжет людей...

Симоняк глубоко вздохнул. Тяжело терять близких - жену, сына, а разве солдата, которого Родина поставила под твою команду, терять легко? И он, Симоняк, за всех в ответе.