Кафка. Пишущий ради жизни - Рюдигер Сафрански

разобраться во всей этой паутине, в которой он застревает. Чуждый мир, в который вступил К., представляет собой мир знаков, требующих толкования, но прежде ему предстоит научиться их читать; при этом он оказывается сродни этнологу, оказавшемуся в чужой культуре, в которой ему для начала нужно освоиться. До этого момента К. приходится – как сказано в одной из ранних работ Кафки – страдать от «морской болезни», потому что под ногами у него нет твердой почвы.

Между жителями Деревни и К. есть существенное различие. Первые считают жизнь с Замком чем-то само собой разумеющимся. Замок составляет часть их жизни, он внутри них. До известной степени он представляет собой нечто имплицитное. В случае с К. отношения с Замком эксплицитные. По собственным словам К., он вступает в «борьбу с Замком». Он не может относиться к жизни с Замком как к чему-то самоочевидному. Он хочет узнать правду о Замке, о его правилах и иерархиях, о его истории; хочет понять, как к нему приблизиться. Но Замок остается загадочным и все время ускользает.

Уклончиво ведут себя и люди в Деревне. Местные жители, взаимодействуя с Замком, хорошо усвоили правила игры, но землемера они держат на расстоянии. К. не может подыграть, ему неясны хитросплетенные взаимоотношения деревенских обитателей, их поведение остается для него загадкой, он не может разобраться в основополагающих правилах деревенской жизни. Как чужаку, К. приходится мучительно расшифровывать и толковать смысл отношений с Замком, в то время как для местных жителей этот смысл очевиден. Им не нужно ломать голову над письмами из Замка, они не теряются в абстракциях. Будучи местными жителями, они чувствуют себя как дома. Из-за этого К. им завидует. Ему бы хотелось быть как они: «…и когда он перестанет отличаться от Герстекера или Лаземана – а такая перемена должна наступить как можно скорее, от этого все зависело, – тогда перед ним сразу откроются все пути, которые были для него не только заказаны, но и незримы, если бы он рассчитывал на господ оттуда, сверху, и на их милость».

Здесь Кафка перекладывает на плечи героя свою собственную проблему. Как и в случае с землемером, принадлежность Кафки к тому обществу, в котором он жил, никогда не была чем-то само собой разумеющимся. Укорененность в повседневной жизни для землемера была столь же ненадежна, как и для Кафки, который жаловался на «нехватку почвы, воздуха, заповеди».

И хотя Кафка сумел воспользоваться невероятным творческим потенциалом этой нехватки, в частности научившись смотреть на жизнь со стороны, все-таки его не покидали мечты об укорененности в «почве и заповеди», и он делал над собой усилия, пытаясь вести жизнь, которая в этом смысле несет свою истину в самой себе. Вспомним: он трижды был помолвлен, посещал мебельные магазины вместе с Фелицией. Дважды он составлял довольно детальный план переезда в Палестину, изучал для этого иврит, освоил садоводство. Незадолго до смерти он вместе с Дорой Диамант – последней возлюбленной – мечтал открыть маленькую закусочную в Палестине: Дора работала бы на кухне, а он – официантом. Но все попытки прийти в мир «заурядным человеком» (Дора Диамант) он рано или поздно бросал и возвращался к письму. К тому письму, в котором, как в романе «Замок», исследует трудности прихода в мир.

Кафка и его землемер чувствуют, что отрезаны от имплицитных истин жизни, то есть от тех истин, которые люди реализуют уже непосредственно тем, что живут этой жизнью со всеми ее требованиями. Из-за этого они становятся чужаками. И теперь они пытаются отыскать эксплицитную истину, которая откроет перед человеком истинную, заверенную некоей высшей инстанцией, оправданную и наполненную смыслом жизнь. Вот только логика «сначала истина, потом жизнь» едва ли помогает ввести в жизнь, ведь последняя, как правило, протекает так, что извлечь верные выводы об истине, которая в этой жизни действительна, можно лишь после того, как она прожита.

Оба этих пути – эксплицитный, то есть сначала Замок, а потом Деревня, и имплицитный, то есть сначала Деревня, а потом Замок, – довольно скоро предстают К. в качестве явной альтернативы. Он задается вопросом, «желает ли он стать работником в Деревне, с постоянно подчеркиваемой, но на самом деле только кажущейся связью с Замком, или же он хочет только внешне считаться работником Деревни, а на самом деле всю свою работу согласовывать с указаниями из Замка, передаваемыми Варнавой?»

В этой альтернативе – следует ли бросить якорь в Замке или же пустить корни в Деревне – обнаруживается измерение, которое можно толковать в религиозном смысле, как всегда и поступали, начиная с Макса Брода. Тогда дело не только в этнологически-социальной модели – как понять чуждый мир и культуру и закрепиться в них, – но и в вопросе: как мне отыскать в религии опору, как найти милостивого бога, и это притом, что о боге в «Замке» напрямую речи не идет: говорится только о графе Вествесте, пускай он и напоминает своей неосязаемостью бога или Годо Сэмюэля Беккета.

В любом случае, оказавшись перед зловещей альтернативой держаться Замка или укорениться в Деревне, К. намерен выбрать путь, на котором он не будет зависеть от милости вышестоящих. Он хотел бы добиться признания как простой «работник в Деревне», «возможно дальше от чиновников Замка», ему бы хотелось открыть пути, «которые были для него не только заказаны, но и незримы, если бы он рассчитывал на господ оттуда, сверху, и на их милость».

Таким образом, К. выбирает секулярный вариант – пустить корни в Деревне. Но, вопреки своим намерениям, он остается привязан к Замку, в том числе и потому, что жители Деревни отказывают ему. Из желания укорениться в Деревне возникает стремление закрепиться в Замке, даже если это всего лишь окольный путь к тому, чтобы по-настоящему пустить корни в Деревне. В любом случае, желает он того или нет, К. становится метафизиком: он кружит вокруг Замка и его хозяев, ломает голову над их посланиями, взаимодействует с их иерархиями, но все равно каждый раз понимает, что по мере приближения к Замку тот лишь отдаляется. Тем самым его связь с Замком становится столь прочной, что всех людей, которые встречаются ему в Деревне, он воспринимает не самих по себе, а лишь относительно Замка. Особенно это касается женских персонажей.

К. проводит в Деревне дни и ночи, чтобы послушать рассказы жителей о Замке, побольше о нем разузнать и понять, как лучше всего к нему подобраться.

В позднем рассказе Кафки под названием «Исследования одной собаки» собака пытается постичь тайну собачьего питания, проследить