Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера - Дэвид Керцер

время придерживалась сама католическая церковь. Статья, помещенная на видном месте в одном из июльских номеров газеты Popolo d'Italia, освещала недавнее миланское выступление Фариначчи, во время которого он зачитал некоторые «максимы» Талмуда (во всяком случае так он их назвал). «Италия и Германия, – писалось в газете, – вдохновились древней антиеврейской традицией… которую поддерживала сама католическая церковь в словах своих пап и решениях своих Соборов». Прилагалось и фото Фариначчи, выступающего перед битком набитым залом, украшенным нацистскими и японскими флагами. Через неделю Фариначчи уже в собственной газете Il Regime Fascista повторил нехитрую мысль, которую он теперь твердил постоянно: «Мы, католики-фашисты, против евреев, ибо мы научились у учителей и святых церкви сражаться с этими врагами христианской цивилизации»[504].

Между тем католическая пресса Италии сообщала о том, как французская полиция согнала 20 000 парижских евреев для отправки в концлагеря Польши, где их ждала неминуемая смерть. Через несколько дней совет французских кардиналов и архиепископов собрался, чтобы обсудить ситуацию, однако за выражение публичного протеста проголосовало меньшинство. Вместо этого архиепископ Парижский отправил маршалу Петену личное письмо с выражением озабоченности[505].

Роберто Фариначчи

Лето 1942 г. принесло Муссолини массу хороших новостей: тут и успехи нового наступления гитлеровской коалиции в Северной Африке, и регулярные сообщения о том, что немецким подлодкам, патрулирующим Атлантику, удалось потопить очередное торговое судно союзников. Осведомители диктатора доносили, что после продолжительного роста пессимизма общественное настроение улучшается. В этот период президент Рузвельт отмечал, что стоит немцам захватить еще и Египет, и нацисты с их японскими пособниками будут контролировать огромное пространство на суше и море – от Атлантики до Тихого океана[506].

Параллельно с сообщениями о продвижении немецких войск в Северной Африке приходили и новые рассказы о массовых убийствах гражданского населения в Центральной и Восточной Европе. Д'Арси Осборн, британский посланник в Ватикане, снова стал убеждать папу в необходимости высказаться, но, как он доложил в Лондон 12 июля, его усилия оказались тщетными. Если папа и выступит с протестом против зверств, это не будет иметь особого смысла, подчеркнул кардинал Мальоне, поскольку немцы просто объявят такие обвинения безосновательными. Но Осборн чувствовал, что самому кардиналу неловко из-за молчания папы: «Ему приходится защищать папскую политику независимо от того, одобряет он ее или нет». На полях доклада Осборна один из лондонских сотрудников британского Министерства иностранных дел написал от руки: «Робость папы становится все более жалкой»[507].

Если кардинал Мальоне и чувствовал все более сильный стыд, то его заместителя, монсеньора Тардини, все больше охватывало раздражение, однако не по отношению к папе. Ему начинала надоедать нескончаемая череда дипломатов, жалующихся на то, что Пий XII отказывается осудить преступления нацистов. Польский посол снова явился к Тардини и, по его словам, «в миллионный раз стал просить, чтобы Святой престол публично замолвил слово за поляков и выступил против ужасных гонений на них». На другой день явился Осборн, «чтобы сказать примерно то же самое». Обоим монсеньор ответил примерно одинаково: Святой престол полагает, что эффективнее всего действовать приватным порядком, без афиширования принимаемых мер. Публичные высказывания лишь вредят той важной работе, которую ведет Ватикан[508].

Раздражение Тардини лишь усилилось, когда Осборн передал ему письмо, которое, по его словам, написал один из его «друзей» из британского Министерства иностранных дел, но которое отражало точку зрения ведомства. Это был довольно любопытный прием – передать письмо, однако не представлять его как официальную депешу Министерства иностранных дел. Автор письма утверждал:

С тех пор как Италия вступила в войну, по своему статусу папа все больше и больше уподобляется главе маленького нейтрального государства, находящегося в непосредственной близости от держав гитлеровской коалиции, и скорее по мирским, а не духовным причинам он, как и другие, поддается запугиванию. Короче говоря, нам кажется, что Его Святейшество не слишком усердно борется за сохранение своего нравственного и духовного лидерства, хотя ему следовало бы осознать, что в гитлеровском новом мире не будет места католической религии. Если папа не перестанет и дальше хранить молчание, свободные страны вряд ли смогут что-либо сделать для предотвращения наступления антиклерикализма как одного из последствий нынешней войны.

Рукописная надпись, оставленная на этом тексте на следующий день, гласит: «Просмотрено Святым Отцом»[509].

Через неделю Осборн предпринял необычный шаг – написал лично папе. Он снова прибег к хитроумной тактике, представив наиболее жесткие свои выражения как текст, написанный кем-то еще. В письме, которое он пометил как «личное и конфиденциальное», дипломат сообщал понтифику, что хочет передать ему выдержку из послания, полученного «от большого друга, живущего в Англии», женщины, которую он характеризовал как «ревностную католичку, мать шестерых детей». Она писала:

Думаю, в нашей стране к Ватикану сейчас и в самом деле относятся ужасно – и не только протестанты!.. Чего никто не может понять, так это почему Его Святейшество распространяется о том, что люди должны делать, вместо того чтобы подать пример и осудить то, чем они действительно занимаются. Почему бы Его Святейшеству не высказаться публично о чудовищной участи поляков, евреев, чехов и т. д., живущих под немцами, и назвать виновных?

Неизвестно, ответил ли папа на это письмо Осборна, однако на полях имеется пометка (возможно, ее сделал Тардини), отправлявшая это послание в стремительно растущую кучу таких же. Пометка была простая: «Обращение к Святому Отцу с требованием высказаться против варварства немцев»[510].

Вечером накануне отправки этого письма Осборн прогуливался в Ватиканских садах по своему обыкновению и вдруг увидел необычное зрелище. Военный оркестр Палатинской гвардии маршировал кругами по дорожке на вершине холма, с которого открывался вид на тыльную сторону собора Святого Петра. Дипломата озадачила эта картина, но потом он догадался, что видит один из моментов съемки пресловутого фильма о папе – Pastor Angelicus. Позже Осборн записал в дневнике: «На мой взгляд, это весьма прискорбно. Слишком напоминает рекламные трюки Голливуда». Сейчас, когда на папу со всех сторон сыпятся призывы высказаться, «боюсь, что Его Святейшество выпускает пар, чересчур активно участвуя в работе над Pastor Angelicus… Но почему же он тогда все-таки не осудит те зверства, которые немцы творят в оккупированных странах?»[511]

Высокая, стройная, привлекательная, хорошо известная по фотографиям в бесчисленных номерах итальянских журналов, 36-летняя принцесса Мария Жозе, конечно же, обратила на себя внимание, когда в одиночестве появилась в Апостольском дворце, велев шоферу ждать снаружи. Она пришла со срочной секретной просьбой. Можно считать символичным то, что в этом мужском царстве именно она, жена Умберто, сына и наследника короля, первая решилась просить папу помочь избавить Италию от Муссолини и вытащить страну из войны.

Есть некоторая ирония в том, что эту роль сыграла именно Мария Жозе: ее золовка Мафальда была замужем за нацистским принцем Филиппом фон Гессеном, гитлеровским тайным посланником к папе. Муж Марии Жозе Умберто, принц Пьемонтский, женившись на ней, последовал давней традиции внутримонархических браков среди европейских царствующих домов: она была дочерью бывшего короля Бельгии и сестрой нынешнего бельгийского короля, теперь находившегося в положении заложника немцев. Мария покровительствовала искусствам, опекала археологию, а кроме того, очень интересовалась политикой, что не одобряли в женщинах ни папа, ни король. У принцессы была обширная сеть контактов среди интеллектуалов, не симпатизировавших Муссолини и его альянсу с Гитлером, в довершение еще и связи с рядом представителей итальянского военного командования. «Она всей душой ненавидит немцев», – отметил Чиано после одного из ее визитов в конце 1939 г.[512]

Принцесса Мария Жозе и принц Умберто, наследник итальянского престола, 1939 г.

Через несколько месяцев после того, как в 1940 г. гитлеровские войска оккупировали Бельгию, Мария Жозе отправилась в Германию, чтобы от имени брата попросить немецкого диктатора помягче