Я закрыл КПСС - Евгений Вадимович Савостьянов

Уже собирались расходиться, когда я спросил, а что же дальше. Увидев «смятение во взорах», предложил: давайте набросаю план дальнейших действий. Все радостно согласились.

План составил, но после отставки Горбачёва в дальнейшей работе по созданию Движения демократических реформ участвовал лишь эпизодически, до учредительного съезда его преемника — Российского движения демократических реформ. Понимал, что судьба его не может быть счастливой — оно опоздало как минимум на год, что в тех условиях равносильно эпохе.

К лету 1991 года поляризация в политически активном мире зашла так далеко, что «центристы» стали аутсайдерами, способными только на округлые и потому уже бессмысленные формулировки. В декларации инициаторов было много правильных, но совершенно общих слов. Конкретикой можно назвать лишь упоминание о «парламентской республике» и «сохранение исторического ядра нашего государства (СССР — Е. С.) как союза свободных и суверенных народов»[115]. Все это уже отстало от жизни. Ну а поскольку через полтора месяца грянул путч, и идея обновленного Союза оказалась окончательно похороненной, то июньское заявление «девятки»[116] о создании ДДР оказалось холостым выстрелом. Впрочем, сколько их, холостых выстрелов, в ту пору раздавалось в сферах политики. Не только люди — целые организации появлялись, привлекали внимание и моментально исчезали из виду. Интересно, что иная судьба оказалась у протогосударств, возникших в то время (Абхазия, Нагорный Карабах, Северная Осетия, Приднестровье): почти все они продержались до написания этих воспоминаний, то есть более четверти века, исчезла только Чечня-Ичкерия, да и то, исчезла ли?

Если бы указанные товарищи заявили о своем присоединении к «Демократической России», тем более что половина их и так была «демороссами», толку могло быть больше. Но сидеть в одной лодке с «демшизой», как презрительно называли основную массу демократического движения «видные государственные деятели», было ниже их достоинства. Что ж, уже через год они превратились в «невидимых государственных деятелей».

Собственно, процесс этого превращения уже начался. Попов попросил меня взять под опеку Александра Яковлева, «идеолога перестройки» и бывшего члена Политбюро ЦК КПСС, который тем летом остался не у дел: вышел и из КПСС, и из горбачевского президентского совета. А людям такого типа без кабинета, служебного авто и без «вертушек»[117] — никак. Вот Попов и принял его на работу в аппарат Моссовета со всей этой атрибутикой впридачу.

Помню огромное впечатление, которое произвела на меня первая долгая беседа с Яковлевым.

Хотел бы быть правильно понятым. И к Горбачёву, и к Яковлеву я испытываю большое уважение и симпатию, если говорить об их человеческих качествах, особенно в их жизни после ухода с государственных постов. Но в политической деятельности это были наши противники. Поэтому мои критические и даже резкие характеристики этих ярчайших людей относятся только к их деятельности во главе СССР и КПСС.

Так вот, слушая Яковлева, я был совершенно поражен… своим разочарованием. Все-таки сказывалась какая-то привычка, свойственное русским людям постыдное почитание власти[118], и где-то в подкорке сидела мысль, что они, стоящие на вершине государственной пирамиды огромного государства — «люди выдаюшшегося ума», как говорил гравер Савва из фильма «Покровские ворота».

Увы, эта иллюзия разрушалась почти с каждой минутой нашего разговора. А ведь это был едва ли не умнейший член Политбюро. Я часто потом вспоминал это впечатление, когда, руководя кадровой работой администрации президента России, слышал от оппонентов упреки: вот-де при коммунистах кадровая работа была здорово поставлена. Увы, руководители компартии не производили сильного впечатления способностью к анализу и, тем более, предвидению. Сильнее других были Гейдар Алиев (Азербайджан) и Нурсултан Назарбаев (Казахстан). Ну так и результаты в этих странах соответствующие… И далее по вертикали вниз все хуже и хуже.

Это разочарование Яковлевым нужно иметь в виду, чтобы оценить всю меру моего идиотизма, когда я в начале 1995 года согласился участвовать в создании его Партии социальной демократии. Ведь в июне 1991 года уже было ясно, что лидеры КПСС — и прогорбачевцы, и антигорбачевцы — персонажи заканчивающегося спектакля.

А персонажи начинающегося представления готовились к новому торжеству — вступлению Ельцина в должность первого президента России (тогда еще — РСФСР).

Своеобразный «съезд победителей» прошел в Доме кино, где перед активом «Демократической России» выступили Ельцин, Попов, Собчак. В затемненном зале раздался первый аккорд, и я встал. За мной встали и остальные: впервые «Патриотическая песня» Глинки исполнялась публично в качестве государственного гимна России. Ему ни тогда, ни потом не придумали достойного текста. Варианты предлагались, соответствующая комиссия их отвергала, и Россия петь свой гимн не могла. А в президентство Путина и вовсе вернулись к советскому гимну Михалкова — Эль Регистана — Александрова, выполнив очередную перелицовку. Сначала из текста выпал «Сталин великий», потом — «Союз вековой». Зато помянули бога в гимне светского государства!

Вообще к символической части нашей революции мы отнеслись спустя рукава. Еще пример. Уже работая в Администрации Президента, предлагал превратить 12 июня в главный государственный праздник разрыва с советско-коммунистическим прошлым и проводить военный парад именно в этот день. Не заинтересовал… В результате со временем люди вообще забыли смысл события.

Настроение было приподнятое. Но… первый звонок прозвучал уже через несколько дней, когда Ельцин, приехав в Новосибирск, отказался от встречи с местным активом «Демократической России» и предпочел «представителей общественности», подобранных для него местной номенклатурой во главе с губернатором. (К 1996 году почти все присутствовавшие на собрании в Доме кино оказались от власти отторгнуты.)

Конец июля и начало августа запомнились двумя событиями, оставившими неоднозначное впечатление.

20 июля Ельцин издал указ, запрещающий политическим организациям создавать ячейки на предприятиях и организациях. С одной стороны, это должно было подорвать влияние КПСС, особенно в силовых структурах. С другой, чувствовалось, что это будет еще одной причиной снижения влияния и роли «Демократчиеской России».

В те же дни Горбачёв и лидеры девяти республик закончили согласование нового Союзного договора о создании Союза суверенных государств.

На Совете представителей «Демократической России» начался ожесточенный спор, в котором Афанасьев, Баткин и ряд других, начав с осуждения проекта Союзного договора, быстро перешли на критику уже очевидного отрыва Ельцина от демократического движения, нарастающего авторитаризма его действий пока еще не в сфере государственного управления, но в выработке идеологии и политики реформ. Им оппонировала умеренная, в значительной мере уже «ономенклатуренная» часть демократов, которая от Ельцина дистанцироваться не собиралась, потому что неизбежное столкновение с коммунистами и их аппаратом требовало сплоченности демократического движения. Среди них и я. «Вы думаете, мы уже победили? Да ничего подобного. Мы сейчас начнем осуждать Ельцина, а завтра останемся без