Будни старого психиатра. Байки о пациентах и не только - Доктор Иваныч

от середины груди до стоп, были ожоги I–II степени.

– Как же вас угораздило-то? – спросил я.

– Сама не знаю! Я бельё кипятила, хотела бак снять и всю себя окатила.

– Дура ты самая натуральная! – веско сказал супруг. – Зачем ты сунулась и меня не позвала?

– Так ты лежал, не хотела тебя тревожить.

– У-у-у, «тревооожить», – передразнил он её. – Стирала бы в машине, как все нормальные люди! А ты, видать, от безделья страдаешь, сама себе работу ищешь!

– Ой, да перестань ругаться-то, мне и так плохо!

В первую очередь ввели наркотический анальгетик и обложили ожоги специальными салфетками, в составе которых содержится местный анестетик. Кстати сказать, мне в своё время довелось на себе испытать их действие. Тогда я по случайности себе на кисть плеснул кипятком. После охлаждения под проточной водой и обёртывания салфеткой, жжение прошло буквально через несколько секунд.

Симптомов шока у пострадавшей не было, давление держалось нормальное. Но тем не менее зарядили ей капельницу со специальным раствором и увезли в ожоговый центр.

Как и следовало ожидать, на обед нас вовремя не отпустили. Дали вызов: без сознания, под вопросом «умер», онкобольной шестидесяти пяти лет.

Открыла нам плачущая женщина:

– Он вроде умер, посмотрите!

Да, к сожалению, он был мёртв, и никакая реанимация уже не требовалась.

– Чем он болел? – спросил я у новоявленной вдовы.

– Рак поджелудочной.

– Справка из онко есть?

– Да, вот лежит. В голове не укладывается, как всё неожиданно случилось! За месяц сгорел! До этого никогда ни на что не жаловался. Даже не простужался в последнее время. А потом вдруг живот стал болеть, тошнило, аппетит пропал. Пошёл к врачу, и сразу рак нашли, уже с метастазами. Не понимаю… Не могу осознать…

После констатации объяснили вдове, как действовать, и распрощались.

Да, жесток и коварен рак поджелудочной железы, ни единого шанса не оставляет. Он даёт о себе знать слишком поздно, когда время безнадёжно упущено. Точными статистическими данными я не располагаю, но этот вид рака встречается достаточно часто. А смертность от него одинакова для всех, независимо от финансовой состоятельности и положения в обществе.

Вот и разрешили долгожданный обед. На Центре кроме нас были всего две бригады. Значит, вызовов много, все в разгоне.

Давно заметил дурацкую закономерность. Поначалу кажется, что всю документацию оформил как положено, прям-таки идеально. Но когда иду сдавать, непременно отыщутся ошибки или недоделки. Вот и в этот раз без них не обошлось. Нет, ничего критичного не было, но тем не менее я сам у себя украл двадцать минут свободного времени.

Только было расселись в «телевизионке», как вызов пришёл: перевозка женщины пятидесяти восьми лет из ПНД в психиатрический стационар.

Врач Луиза Александровна встретила нас, как всегда, приветливо:

– Здравствуйте, любимая бригада! Как ваше ничего?

– Спасибо, пока всё в порядке. Кого везём?

– Первичную больную с галлюцинаторно-бредовым синдромом. В стационар сама попросилась, сказала, что с мужем хочет встретиться.

– А что, встречаться можно только в психбольнице?

– Не-е-е-т, Юрий Иваныч, ничего вы не поняли. Муж умер семь месяцев назад. Точней погиб, под поезд попал.

– Ну и каким же образом они встретятся?

– Я попыталась эту тему развить, но она уходит от ответа.

– Там не деменция часом?

– Нет, нет, она сохранная, полностью во всём ориентирована. Вот только везде ей муж мерещится.

Прилично одетая, невысокая, стройная больная стояла в задумчивости, прислонившись к стене. Но не тоскливой была эта задумчивость, а наоборот, какой-то светлой, мечтательной. Проводили мы её в машину, и там я не упустил возможности побеседовать со столь интересной пациенткой.

– Эльвира Владимировна, скажите, пожалуйста, вы с какой целью попросились в больницу?

– Ой, тут долго надо рассказывать… Семь месяцев назад у меня якобы погиб муж. Сказали, что поездом сбило. На опознание его сестра ходила, а меня не пустили, потому что мы с ним не расписаны. Формально-то я чужой человек. Она его опознала, потом в закрытом гробу похоронили. А вот кто там был, что за покойник, неизвестно.

– А почему вы считаете, что он жив?

– Потому что вижу его периодически. Я же не слепая, не дура, своего Алика из тысячи узнаю.

– И где же вы его видите?

– На улице. Но только у нас никак не получается остановиться и поговорить, кто-то мешает всё время. Представляете, позавчера иду в магазин, и Алик мне навстречу. Но тут мужик появился, как из-под земли вырос, и на меня какое-то затмение навёл. Потом я очухалась, смотрю, Алика уже нет. Никак не пойму, зачем нам мешают? Кому это нужно?

– Эльвира Владимировна, а вы не допускаете, что все ваши встречи – результат болезни?

– Нет, конечно! Ну ладно, допустим, я больная. Тогда получается, что и на телевидении тоже все больные?

– Не понял, а телевидение тут при чём?

– При том, что передачи ведут специально для нас с Аликом. Последний раз психолог выступала, говорила про наши отношения.

– А в больнице вы надеетесь с ним встретиться?

– Я на многое надеюсь. Мне во всём разобраться надо, понять, в чём дело.

Да, галлюцинаторно-бредовый синдром у Эльвиры Владимировны сомнений не вызывал. Правда, это не самостоятельная нозология, а проявление другой. Но сказать, какой именно, в данный момент, к сожалению, нельзя. И тем не менее этот случай весьма примечателен своей нестандартностью. Дело в том, что бред, как правило, обращён на себя и сам больной выступает главной фигурой. Его «Я» занимает центральное место: «Меня преследуют», «Меня хотят убить», «Я великий и богатый», «Я противодействую злу» и так далее. А вот здесь всё было по-другому. Главенствующее положение в бредовой системе занимала не сама Эльвира Владимировна, а её якобы живой муж.

Следующий вызов был уличный: травма ноги и алкогольное опьянение у мужчины пятидесяти под вопросом лет.

Пострадавший, одетый в засаленный рабочий бушлат, сидел на тротуаре, привалившись к ограждению. Судя по экспрессивному нецензурному монологу, он от души утолил жажду шайтан-водой.

– Что случилось, уважаемый?

– Да <фигли, распутная женщина>, встать не могу.

– Ногу, что ли, повредил?

– <Ни фига, ёп>. Давай, короче, домой меня вези!

Мои парни, взяв его под руки, стали поднимать, но не тут-то было.

– А-а-а, <распутная женщина>, нога, нога! Идите <на фиг> отсюда! – заорал он дурным голосом.

Стало понятно, что зайти в машину у него не получится. Поэтому положили на носилки и загрузили. И прямо сразу этот неугомонный затейник стал махать ногами, едва не попав по лицам моих парней.

– Слышь, мамино счастье, утихни, или я тебя вырублю! – громко рявкнул Герман, и болезный успокоился, словно после волшебного укола.

– Какая нога болит?

– Во, вот эта.