Танкисты. Книга вторая - Коллектив авторов

из училища нас отправили в Нижний Тагил, на танковый завод. Нас привели в цеха, на конвейер, и сказали – «Вот собирают ваши танки. Через два дня „тридцатьчетверки“ будут готовы».

Здесь же в Нижнем Тагиле на месте комплектовали экипажи, которые, в ожидании техники, размещались в бараках. Но эти бараки больше напоминали какой-то бордель: грязь, воровство, доходило до того, что свои сапоги на ночь ставили под ножки кроватей, иначе сопрут и пропьют.

Сформировали маршевую роту – 10 танков, сначала мы совершили сорокакилометровый ночной марш на полигон, а потом технику погрузили на платформы и повезли за 300 километров, в Тоцкие лагеря, где еще 10 дней мы обкатывали свои машины и проводили учения.

С нами на фронт сбежал с тагильского завода испытатель танков, потом его тяжело ранило…

В Тоцке мы снова погрузились и поехали на фронт, но куда точно едем – никто из нас не знал. Выгрузились в пятидесяти километрах от передовой и своим ходом прибыли на место назначения, в 49-ю (64-ю гвардейскую) танковую бригаду. Но вышло так, что попали мы прямо «с корабля на бал». Как раз началась Курская битва, и бригада была брошена в контрнаступление.

– Сколько танков пришлось поменять за два года войны?

– Пять раз меня подбивали или поджигали.

Первый раз на Курской дуге, я там толком и повоевать не успел.

Второй танк я потерял при следующих обстоятельствах: в двухстах метрах от немецких позиций нам перебили гусеницу, и танк развернуло бортом к немцам, экипажу пришлось покинуть танк, а потом и мы, и немцы пытались вытащить этот танк с «нейтралки».

На Западной Украине, уже после Львова, мой танк снова сожгли. Мы пошли в атаку, я нагнулся к механику-водителю, показываю ему, где лучше проехать, и тут в нас попали. Механик выскочил, я сразу за ним, через его люк, и тут зацепился ремешком кобуры за крюк.

У меня на рукоятке «ТТ» был ремешок, который крепился к поясу, вот я им и зацепился. Рванул себя вперед изо всех сил, пистолет остался в танке, а через пару секунд, как только я из Т-34 выскочил, танк взорвался… Еще пришлось гореть в танке на Сандомирском плацдарме, когда остатки бригады бросили на погибель, в неподготовленную атаку. Мой танк получил снаряд из самоходки в борт и сразу загорелся, но я, один из экипажа, успел выскочить…

И последний раз меня подожгли фаустпатроном уже в центре Берлина…

– В бригаде был свой «безлошадный резерв»?

– Как и во всех других танковых частях. «Безлошадных» танкистов после серьезного боя набиралось человек 12–15, и выжившие танкисты ждали вакансии в других, пока еще «действующих экипажах», или технику, на замену подбитой.

Из резерва могли передать «свободных людей» и в другую танковую бригаду.

Нового танка вместо сгоревшего не давали, обычно мы получали машину из ремонта, из бригадного или армейского тыла, но такой танк был ненадежный, шел «на честном слове» и часто ломался. Машины, приходившие в бригаду с армейского ремзавода, были куда надежнее, там танки латали на совесть… Новые боевые машины мы получали, только когда бригада полностью теряла в боях свою материальную часть и нас отводили на переформировку.

После Курской дуги мы несколько месяцев стояли на переформировке в Брянской области, в бригаде остался только один танк, который использовали как учебный, на нем выжившие под Курском офицеры и механики-водители тренировались в вождении. В этот период проводились еще какие-то занятия по тактике и топографии, но в основном мы маялись от безделья в ожидании, пока с Урала придут эшелоны с новыми танками.

– Как формировались экипажи?

– В Нижнем Тагиле в маршевой роте все экипажи были укомплектованы без отбора и разбора, считайте, что «по алфавитному списку», а на фронте в этом вопросе был свой правильный подход. Приходит из тыла маршевая танковая рота с экипажами, не имеющими боевого опыта. Эти экипажи «дробили» и «разбавляли», старались, чтобы в каждом экипаже половина была из опытных, уже «понюхавших пороха» танкистов.

Мне перед штурмом Берлина в экипаж дали двоих пацанов 1927 года рождения, фамилия одного из них, наводчика, была – Бураченко, и оба они погибли, когда нас сжег фаустник.

А вот механик-водитель у меня с лета 1944 года был свой, постоянный. Это был Иванченко, кавалер пяти боевых орденов, очень опытный танкист, который воевал в бригаде еще с 1941 года, начинал войну еще под Москвой. Иванченко был четыре раза ранен, но все время после излечения в санбате возвращался в свою бригаду. Это был очень хладнокровный и смелый человек. Помню, когда моему Т-34 перебило гусеницы, танк крутануло на месте, и сразу же нам влепили снаряд в башню, мы выскочили из танка, и я, потеряв ориентацию, побежал от танка в сторону немцев. Иванченко кинулся за мной, закричал: «Лейтенант! Стой! Там немцы! Назад!», и только тогда я понял, что «ошибся направлением», и развернулся в свою сторону.

Бегу, а вокруг пули свистят. Думал, что уже живым не выберусь…

Иванченко, помимо прекрасных боевых качеств, обладал еще одним редким умением – он безошибочно определял, где на пути нашего следования на марше может быть спиртзавод. Перед этим он меня просил: «Лейтенант, покажи карту, посмотрим, где тут спиртзавод?»…

– Какими были потери в бригаде?

– Из тех, кто воевал в экипажах еще на Курской дуге – до Берлина дошло не более 20 %…

Летом 1943 года в бригаде остался на ходу один танк, все остальные машины сгорели или были подбиты. На Сандомирском плацдарме бригада утратила всю матчасть, нашу бригаду там просто безжалостно и бездарно истребили до последнего Т-34.

Перед Варшавой в бригаде оставалось всего 4 танка…

После штурма Берлина из 65 танков, положенных в бригаде по штату, осталось 5 танков в батальонах и 2 танка из взвода управления штаба бригады (танки комбрига).

Девятого мая 1945 года во всей бригаде осталось всего 17 офицеров-танкистов, среди них четверо офицеров, которых, в том числе и меня, специально по приказу комбрига Бойко привезли из госпиталя назад в 64-ю гв. тбр, и свои раны мы окончательно залечивали при санчасти бригады. Из каждого боя выходило по 3–4 танка с роты, или вообще никто не возвращался… Мы были стопроцентными смертниками, и каждый из нас это четко осознавал…

Комбриг у нас был боевой, лично храбрый, но жестокий, безжалостный, воевал по одному шаблону – «Вперед… твою мать!», а что и кто там впереди?… кого это тогда интересовало, всю войну напролом шли… И если бы только в нашей бригаде были бы такие дикие потери.

Это была чуть