Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий

Всё это могло только радовать Наполеона. Но континентальная блокада Англии ударила и по экономике его союзника — России. Из-за того, что были разорваны традиционные связи с Англией, внешняя торговля России за 1808–1812 гг. сократилась на 43%[693]. Новая союзница, Франция, не могла компенсировать этого ущерба, поскольку экономические связи России с Францией были поверхностными — главным образом, по линии импорта в Россию предметов роскоши (ювелирных изделий, фарфора, мебели, парфюмерии). Нарушая внешнеторговый оборот России, континентальная блокада расстраивала её финансы. Уже в 1809 г. бюджетный дефицит вырос по сравнению с 1801 г. с 12.2 млн до 157.5 млн руб., т.е. почти в 13 раз: «дело шло к финансовому краху»[694]. Русская экономика в условиях континентальной блокады стала походить на человека с острым приступом астмы.

Помещики и купцы, естественно, не могли примириться с таким положением, а царизм, учитывая интересы господствующих классов, потворствовал их контрабандной торговле с Англией. Картинно изобразил, как это было, М.Н. Покровский: «Континентальная блокада создавала в России оригинальный транзит: английские товары шли в Западную Европу по нашим речным путям, как некогда, в дни Киевской Руси, шли таким образом мануфактурные произведения Востока, — с берегов Балтики в Австрию и Пруссию, пробираясь далее до южной Германии и даже Швейцарии. Здесь контрабанда, шедшая с северо-востока, подавала руку контрабанде, шедшей с юго-запада через всё ещё не покорённую Испанию»[695].

Наполеон, избравший континентальную блокаду единственно верным средством одолеть своего главного врага и потому считавший её «одним из важнейших дел, великой мыслью его царствования»[696], ревниво следил за соблюдением блокады каждым из своих сателлитов и союзников. Он понимал: «достаточно одной трещины, чтобы в неё провалилась вся система»[697]. Между тем его агентура постоянно фиксировала нарушения блокады со стороны России. Наполеон реагировал на это болезненно, но все его претензии Александр I вежливо отклонял, уверяя самого Наполеона и французского посла А. Коленкура, что Россия соблюдает континентальную блокаду неукоснительно, «в изначальной строгости»[698]. Канцлер Н.П. Румянцев на встрече с Коленкуром выразился даже таким образом: «В нашем союзе Россия ведёт себя честно и целомудренно, как девственница»[699].

Конфликт между Францией и Россией, подспудно нараставший из-за континентальной блокады, был подогрет Александром I в дни войны Наполеона с пятой коалицией. Хотя в Тильзите и Эрфурте Александр обязался действовать в союзе с Наполеоном против любой страны, которая нападёт на Францию, он, после того как Австрия начала войну с Францией, «и пальцем не пошевелил»[700], чтобы должным образом помочь Наполеону. Мало того, после Ваграма он поделился с Н.П. Румянцевым своей радостью («Мы должны радоваться, что не слишком способствовали делу уничтожения австрийской армии»[701]), а перед Францем I даже повинился: «Меня крайне огорчало то, что давние отношения между нашими монархиями были прерваны войной, в которой я должен был принять участие в качестве союзника. Мир даёт мне право засвидетельствовать Вашему величеству все те дружественные чувства, которые я к Вам питаю»[702]. Наполеон об этих откровениях Александра не знал, но переизбыток слов о союзе и дружбе в письмах царя к нему[703] без всякого намерения оказать хоть какое-то содействие, раздражал Наполеона. К тому же все более острыми становились разногласия между Францией и Россией в конкретных политических вопросах. Главным из них был польский вопрос.

По Тильзитскому договору Наполеон из польских земель, которыми в результате трёх разделов Польши владела Пруссия, создал в 1807 г. т.н. Великое герцогство Варшавское — плацдарм для себя на случай войны с Россией. После этого всякий раз, когда требовалось осадить Александра I, Наполеон угрожающе напоминал, что он может восстановить Польшу в границах 1772 г., т.е. до её первого раздела между Россией, Австрией и Пруссией[704]. Такие угрозы нервировали царя и обостряли напряжённость в русско-французских отношениях, тем более что он замышлял присоединить к себе не только Варшавское герцогство — этот, по выражению А. Вандаля, «авангард Франции, <…> отточенное острие её копья, прикасавшееся к телу России и грозившее вонзиться в него»[705], — но и вообще «все бывшие части Польши». По замыслу Александра I, которым он поделился с кн. А.А. Чарторыйским в секретнейшем письме от 31 января 1811 г., все они объединились бы в «Королевство Польское»; оно «навсегда присоединится к России», а «русский император с этих пор будет называться императором российским и королём польским»[706].

Годом ранее, 4 января 1810 г., Александр I попытался было склонить Наполеона к такому решению польского вопроса, которое гарантировало бы России в будущем поглощение всей Польши. Он предложил Наполеону подписать договор ни больше ни меньше как с такими статьями: «Польское королевство никогда не будет восстановлено <…>. Впредь названия Польша и поляки исчезнут навсегда из всех государственных и официальных актов»[707]. Наполеон, разумеется, отказался брать на себя ответственность за кого-либо, кто когда бы то ни было восстановит Польшу, но готов был обещать, что он не намерен и не будет этого делать, и предложил такую редакцию договора: «Император Наполеон обязуется никогда не оказывать ни содействия, ни защиты какому-либо государству, или внутреннему восстанию, или чему бы то ни было, что могло бы способствовать восстановлению Польского королевства»[708]. Формулировку же Александра он назвал (в письме к Ж.Б. Шампаньи от 6 февраля 1810 г.) «смешной и бессмысленной» (ridicule et absurde)[709] и так прокомментировал её — в другом письме к тому же лицу 24 апреля 1810 г.: «Один Бог может говорить так, как предлагает Россия. Подобной редакции нельзя найти в летописях ни одного народа»[710].

Александр I с наполеоновской редакцией договора согласиться не пожелал, да и не смог бы, главным образом потому, что он не доверял Наполеону, как, впрочем, не доверял никогда и почти никому даже из собственного окружения. Он, судя по всему, боялся, что Наполеон если не восстановит Польшу в границах 1772 г. сам, то поможет восстановить её каким-либо иным, внешним или внутренним, силам. Польский вопрос остался болезненной занозой в русско-французских отношениях, которые и без того с каждым месяцем портились из-за континентальной блокады. К началу 1810 г. союз Франции и России был уже на грани кризиса. Однако кризис грянул всё-таки неожиданно: он был вызван не столько европейскими катаклизмами, сколько второй женитьбой, австрийским браком Наполеона.

Вернёмся теперь к матримониальным проектам всемогущего, но бездетного императора Франции. С того дня как Наполеон стал