Валерий Золотухин - Знаю только я

6 ноября

Сегодня Демидова обманом заманила меня на репетицию «Гамлета».

Любимов:

Нас посетил тов. Золотухин. Давайте что-нибудь порепетируем, чтобы тов. Золотухин не зря потерял время… Тов. Золотухин, вы вчера играли лучше (Лопухова)… значит, наши разговоры пошли на пользу… А как ваши ощущения? Мои ощущения были самые приятные, извините, конечно… за ощущения.

21 ноября

Вчера удачный для меня «Что делать?». Были Флеровы. Пришли за кулисы, принесли цветы, а дядя Женя сказал:

— В тебе, милый, появилась внутренняя красота, она и была, но теперь куда богаче. Ты понял меня? Внутренняя красота, растешь, растешь, дорогой…

Это хорошо, если расту. Может, и вырасту еще.

19-го на «10 днях» был Полока. Поехали после спектакля к Володе и Марине. Марина была очень рада, жарила мясо, хозяйничала… С Геной они высосали штоф «Столичной» экспортной водки. А мы решали, что делать теперь Полоке, за какое полотно ему браться теперь. Мнения наши разделились: Володя предлагает вторую «Интервенцию», я — за нормальную, хорошую советскую картину, потому что «Один из нас» — это все-таки плохо. На премьере фильма в Доме кино Марк Донской с трибуны при полном зале объявил «Интервенцию» выдающимся произведением не только советской, но и мировой кинематографии и что, несомненно, она еще найдет дорогу к зрителям. Это сказала Марина, она была при сем.

А перед «10 днями» я выступал в матросском костюме в клубе «Текстильщиков» на устном журнале. Было страшновато выступать после Д.Бонда и Бельмондо, но как было приятно, когда ведущий объявил: «Кому не полюбился милиционер Василий Сережкин из фильма «Хозяин тайги»… (шум, аплодисменты). Исполнитель — В.Золотухин — овация…» Обделал для начала западный кассовый кинематограф и рекламу выдал советскому. 25 рублей положил в карман. Итого за два концерта — 50 руб. минус такси и пр. — рублей 40. Купил вчера себе туфли концертные, так я их именую, за 35 руб. Больше всего меня привлекла тисненая надпись на подошве — МАСТЕР. Когда ты мастер, тебе никто не скажет «тьфу». Костюмы мерил, но опять старая проблема — длинные, нестандартные руки. Полы в меру — рукава по локоть, рукава в меру — полы по колено. Решил шить.

Вчера у меня был Фоменко. Хочет вернуться в театр. Надоело благополучие ТЮЗа. Посоветовал писать письмо Петровичу со всеми психофактическими выводами, заключениями, причинами ухода и возвращения.

Пришел вчера в Малый на телехалтуру. Никто меня не встретил. Я поднялся на четвертый этаж в репетиционный зал. Посидел в сумерках немного, хотел развернуть оглобли, а потом подумал: да почему я должен уходить, кого-то ждать, почему мне не поработать одному? Включил софиты, расставил мебель и пошел в прогон один, без партнеров, без режиссера. И так мне хорошо было: набрался воли, сил и работаю. Давно я так не работал, один, по тексту, с воображаемым хозяйством всего спектакля, и доволен остался чрезвычайно собой — мудрое было принято рещёние… А налажал я. Сегодня у нас встреча в 16 часов, а не вчера.

28 ноября

А вчера обсуждали макет «Гамлета». Было много друзей — умнейших мужей. Перед глазами макет — предмет разговора, а всем хочется поговорить, языки почесать об «Гамлета», еще раз обсудить Шекспира, свою образованность показать… Правильно сказал Бояджиев: «Каждый говорящий покажет своего Гамлета, т. е. себя, как он это понимает» и т. д.

Всю эту говорильню, очевидно, заварил я, когда задал шефу вопрос:

— «Распалась связь времен», — говорит принц, потеряв отца и мать увидев шлюхой, а что он думает — эта связь когда-то была единой, неразрывной и, если она распалась, не попытаться ли ему ее связать?.. И еще: «Подгнило что-то в Датском королевстве…» Когда подгнило? И не поставить ли подпорки, не подновить ли? Или, по-его, — лучше сомневаться и ничего не пытаться изменить? Зачем тогда он просит Горацио рассказать потомкам, что здесь было и кто виноват? Значит, он надеется на лучшие времена? — Очень здорово Лебедев[137] говорил: «Быть или не быть? — каждый по-своему решает. «Не быть» — еще не значит пулю в лоб, хотя это абсолютный, оптимальный вариант… Но — МАЛО ЛИ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫХ НЕТ…» — и т. д.

30 ноября

Последний осенний день. Завтра уже зима и предновогодний месяц — декабрь. Последний месяц 70-го года. И наступит год тридцатилетия моего. В мозгу брезжит такой план: «30 лет — это возраст свершений, 30 лет — это возраст рещёний» и т. д., — говорится в моей телехалтуре; 30 лет — это черта, это половина жизни, это середина леса, а потом мы начинаем из него выходить…

Надо сделать все, чтобы 21 июня 1971 года мне не было мучительно больно за пройденную половину… И первое дело — «Сережкин-2», Лаэрт… и самое главное — здоровье моих детей и родных.

Если фильм окажется удачным, хотя бы не хуже первого, я не принимаю никаких кинопредложений на лето — буду отдыхать после первой половины жизни, впервые попробую научиться отдыхать. Хорошо бы это сделать в Междуреченске, на даче, может быть, и пописать там чего-нибудь. А главное — диета, спортивные занятия и т. д.

…Как-то мы ехали с Высоцким и Полокой в машине. Полока посмотрел в Ленинграде «Хозяина»: «Да, Золотухин — прекрасный артист, великий человек… И он хитрее, даже умнее нас с тобой, Володя… И еще такую вещь я понял: я для тебя — лучший режиссер… Назаров не умеет ставить точки… Вот идет ваша сцена с Кокшеновым…» Володя перевел разговор. Зачем ему параллели с Золотухиным, хоть он и любит Золотухина, но лучше не надо сравнений невольных, хоть и тонких, и дружеских… Полока много восторгов обратил ко мне в тот вечер. Он что-то стал быстро пьянеть, вернее, слабеть.

23 декабря

Смотрели материал «Пропажи»[138] (Высоцкий, Смехов).

Высоцкий:

— Ты ничего не сделал нового в роли, ты не придумал никакой новой краски. Все на том же уровне — не хуже, я уверяю тебя, но повтор старого — это уже само по себе шаг назад… ты не стал хуже играть своего милиционера, ты такой же, и видно, что работает хороший артист, но этого мало… теперь. По поводу леса, рыбы — ты играешь просто какоето раздражение, а это глубочайшая боль, старая, не первый раз он видит это, а ты кричишь этаким петухом…

1971

9 января

…4 января 1971 года Абрам Матвеевич Роом предложил мне ЯКОВА БОГОМОЛОВА.

— Мы окружены штампами. Горький, Чехов стонут от наших штампов, штампы тянут гирями в болото пошлости этих двух художников и всех нас… Десять режиссеров назовут по десять актеров на Богомолова, и среди них не будет вашей фамилии. Я думал о вас раньше, и тогда, когда мы встретились в коридоре, у меня уже было рещёние, но я хотел утвердиться в нем… Я пошел на «Что делать?» не ради того, что хотел посмотреть вас, хотя я знал, что вы играете… Вы были великолепны, все, что вы делали, — это все блистательно, но и не это обстоятельство натолкнуло меня на рещёние… Мои домашние в восторге от вас… но меня не надо уговаривать… Я артиста вижу сразу… Вы — торпеда, артист-торпеда, в вас есть заряд, энергия. Вы — натянутая струна… Это качество — необходимое для Богомолова… Вы не подумайте, что я говорю пустые комплименты для чего-то там… не знаю… Разбирая ваши сильные стороны, я отношу их к Богомолову, к вашим сценическим созданиям… В вас есть кровь. Она пульсирует на экране. Бывают артисты — играют, и вроде все ничего, а подойдешь, уколешь — окажется полотно, экран… Если уколоть вас на экране — брызнет кровь, я это очень чувствую… Но не будем торопиться… Что касается артистической стороны дела, я в ней уверен, я знаю, что вы все сыграете прекрасно, надо подумать над внешней стороной, над портретом: ну, во-первых, безбородых не было, во-вторых, чуть постарше, прибавить возраста… хотя фильм будет, должен быть очень молодым… До съемок сделаем много фотографий, прикинем грим… Пробовать я не люблю. Вы знаете, и не нуждаюсь в этом, важно — утвердиться мне самому… а начальству я скажу — вот так, и разговор окончен…