Людмила Зыкина - Течёт моя Волга…

Страховой агент одной из монреальских компаний по изготовлению спортивного инвентаря спросил:

— Вы привезли клюшку Гретцки. Значит, вам нравится игра этого парня?

— Во-первых, клюшку Гретцки прислал друг Третьяка, журналист. Во-вторых, я не видела его в игре и знаю о нем лишь из прессы и рассказов очевидцев.

— Как он отвечает идеалу тренеров вашей национальной команды?

— Я не специалист в хоккее. Знаю только, что у нас ценится игрок сильный, ловкий и разносторонний, умеющий быстро бегать, обладающий прекрасным взрывным стартом, высокой маневренностью, не боящийся любых единоборств. В волевом плане он должен быть непреклонен, смел, решителен, стоек и, как хороший актер, неповторим в своих действиях, в игровых решениях, в творческой манере. Если все это есть в вашем форварде, то он мог бы играть за нашу национальную команду.

— За кого вы болеете в вашей стране?

— За столичное «Динамо».

— Это московские полицейские?

— Да.

— А Харламов?

— Харламов был и остается в памяти всех суперзвездой мирового хоккея. Таких природа создает нечасто.

— Что вы испытали, когда узнали о его гибели?

— Чувство потери, можно сказать, личной потери. У нас в стране все любили этого спортсмена.

— Долго ли он останется в вашей памяти?

— Долго. Такие люди скоро не забываются.

— Как вы думаете, ваша команда всегда будет побеждать на чемпионатах мира?

— Такого не может быть, потому что это противоречит диалектике. К тому же поражения учат. У нас они не рассматриваются как трагедия. И резервы в нашем хоккее есть немалые.

— Говорят, что ваши тренеры сборной не любят, когда их противники избирают в игре тактику от обороны?

— Возможно. Но об этом лучше спросить их самих.

— Вам бы хотелось побывать на финальных матчах на Кубок Стэнли?

— Нет, большого желания не испытываю, но при наличии свободного времени на игру Гретцки можно было бы посмотреть, если она действительно этого стоит.

Переводчица едва успевала переводить мои слова, собеседники и не думали расходиться. Все они обожали хоккей и советовали мне при случае не оставить без внимания матчи профессионалов. В гастрольной суматохе, перелетая из города в город, я, тем не менее, смогла убедиться в этой приверженности к хоккею. Какие бы катаклизмы ни сотрясали страну или даже планету, хоккейные баталии, несмотря ни на что, всегда являются здесь событием номер один. Перед самым отлетом домой у меня выдался час передышки, и я включила телевизор. С экрана на меня смотрел ничем внешне не примечательный, совсем юный, немного застенчивый парнишка. «Уэйн Гретцки», — произнес вошедший в этот момент в комнату секретарь посольства, кивнув головой в сторону телевизора. Так вот он какой, очередной идол, которому поклоняются сотни тысяч болельщиков. Звезда Гретцки не померкла и в дни, когда я писала эти строки.

Канада, как pi Штаты, оставила добрые воспоминания.

Каковы же итоги моих визитов за океан? Если сложить все дни и месяцы, которые я там провела, получится больше года. Да и концертов набирается более двухсот. Но главное не в этом. Главное — восхищенная и завороженная песней публика, до отказа заполнявшая залы, ее возбужденное достоинство, выраженное в слезах радости, в ликовании, в восторге души. А это с точки зрения моральной добродетели, установления дружеских связей между народами совсем немало. Я до сих пор получаю письма от своих поклонников в США и Канаде. Раньше они приходили пачками едва ли не изо всех штатов Америки и провинций Канады, находя адресат по короткой надписи на конверте: «Москва, Людмиле Зыкиной». (Или: «Москва, Кремль, мисс Зыкиной» — были и такие.) Американцы благодарили, делились новостями личной жизни, советовались, приглашали в гости, а то и вовсе на постоянное жительство, на все готовое, только живи, ни о чем не думай и пой. К сожалению, не было времени ответить на всю эту обильную почту, даже если бы я стала писать ночами.

Когда раньше я возвращалась из поездок по Штатам, мои соотечественники в Москве донимали меня вопросами: «Ну как там Америка поживает? Небось, сгнила на корню? Или от жира бесится?» Не сгнила и не бесится. Механизмы, заложенные в американской конституции более двух веков назад, оказались настолько жизнеспособными, что есенинской «России — глыбе» могут явиться лишь во сне. Многое я видела за океаном, слышала разные версии мифа об американском «рае» и «аде». Что сказать? Нам бы их заботы. К сожалению, наше общественное сознание привыкло оперировать стереотипами, которые лишь отдаленно напоминают истину и реальные факты. Россия никогда не может быть копией США, как это представляется иным политикам, пытающимся внедрить на российскую почву американскую модель экономического и общественного развития. У нас свои культурные, религиозные, исторические, политические особенности и традиции. Но поучиться у американцев кое-чему, перенять опыт продуманно, со знанием дела, с пользой для нынешнего и будущего Отечества ох как следует.

Зимой 1967 года с оркестром имени Осипова я отправилась в Австралию. Впервые я выезжала за границу так надолго — почти на трехмесячные гастроли, впервые — с таким замечательным коллективом, впервые — в такую далекую страну.

Что я тогда знала о пятом континенте? Что за короткий срок двух поколений этот отдаленный материк сделал колоссальный прыжок почти из первобытной отсталости в середину индустриального XX века. Всего лишь сто восемьдесят лет назад (на то время) здесь была проложена первая борозда, коренные австралийцы — аборигены — охотились и не выращивали зерновых. Европейцы были убеждены, что жизнь здесь невозможна, и потому первыми поселенцами в Австралии стали преступники, от которых Англия хотела отделаться без лишних хлопот. Когда европейцы убедились, что преступники не погибли, они заинтересовались материком. В 1851 году недалеко от того места, где расположен Мельбурн, были открыты золотые россыпи, и, гонимые жаждой легкой наживы, туда ринулись тысячи поселенцев. Золото сравнительно скоро иссякло, и обитатели материка стали искать новые источники существования — начали разводить овец, рогатый скот, сеять пшеницу. Знала я еще, что в самой южной части страны и на острове Тасмания хорошо привились и щедро плодоносили фруктовые сады.

Такие мои скупые познания об Австралии еще больше подогревали интерес к этой удивительной земле.

…Пройдя над величественными и холодными массивами Гималаев, Индией, Бенгальским заливом, мы добрались до Рангуна. Оттуда самолет взял курс на Дарвин, где, изменив направление на Мельбурн, стал пересекать австралийский материк с севера на юг почти в самом центре. Пальмовые рощи и тропические леса полуострова Арихемлэнд скоро уступили место коричневым пескам пустыни Арунта. За ней, отделенной от центральной низменности невысокими горами, ландшафт резко изменился — все буйно зеленело. Среди бескрайних лугов можно было рассмотреть мелкие серые точечки: это паслись овечьи стада, создавшие Австралии славу всемирного поставщика шерсти.