«Жизнь – счастливая сорочка». Памяти Михаила Генделева - Елена Генделева-Курилова
«Жизнь – счастливая сорочка». Памяти Михаила Генделева читать книгу онлайн
28 апреля 2025 года Михаилу Генделеву исполнилось бы 75 лет. «Поэт невероятного, головокружительного масштаба, он явно не занял того места в русской словесности, которое ему полагается по праву» (Михаил Эдельштейн). Сборник, приуроченный к юбилейной дате – это попытка друзей поэта, бывших рядом с ним в Ленинграде, Москве и Иерусалиме, создать портрет яркой и парадоксальной личности, гения двух стран и двух культур, автора концепта «израильской литературы на русском языке» и одного из самых ярких ее творцов. Важная часть этого портрета – избранные произведения Михаила Генделева, абсолютно узнаваемые не только по фирменной «бабочке» стихотворных строф, но и по мощи и оригинальности поэтического высказывания.
я в вечности и в мерзлоте обвык
колоть колодец и печень печь
как
однако
я выговорил язык
при слове родная речь
и так
царь грозный
молчит иврит
и при скрипе месяца
что никак нельзя написать «почить»
вместо «повесицца»
я ходил в охотку смотреть поля
хорошо но не водятся гоголи
а потом засыпал
себя
как земля
и пороша поверх земли
и
вид сверху
я в Рим читай в Ерусалим
весь
вид сверху
шёл по краю песка
выше
вспыхнуло
в
как я уже говорил
выше
когда «вместо психика»
солнце сошло солнце зашло
и не взошло опять
Господи
понял я
на алло
приходится отвечать
и ангел взял коготь как остриё
вскочу я или умру
злой Иблис вырвал сердце моё
сердце моё сердце моё
и уголь он не вложил в дыру
мне не вложил в дыру
и
но
планетянин
сердце моё
фамильное сердце изъял моё
ещёрусалимской работы литьё с трещиной по серебру.
Кувшиново, декабрь 2004
Эльба
Слава – солнце мёртвых
Наполеон
Когда я ввязался в русскую речь как супостат в сраженье
в гари пороховой в гари пороховой
но во рту дыра
когда озирался как второстепенный член предложения
на
щупывающий смысл на краю ура
когда
принимал парад провинциальных глаголов
зря залупались превыше чем купола зря
среди не взошли всея великой нашей равнины голой
а верней всей ея
поганого пустыря
когда стояло солнце циклопа смирно в трубе узорной
в моей глазнице
и не мерцает а всё слепит
когда опоздавши как холода
я пере так нумеровал столицы
что санскрит постскриптум кириллица и иврит
как да разве я знал как
слава стоит как конвой и отлить боится
мёртвых резервов лязг! стой! старые держат строй
ау непобедимый вой на солнышко Аустерлица
пой ветеран пой
на ветерок пой
глядя в спокойное небо победы солнце слепит зараза
за висает на ночь глядя за
небосклон
и понимаю и
сон чудовищ мой породивший разум
и что чудовища досмотрели сон.
Пиры 77 года
О. Е.
Недавно ели мы в аду
простую русскую еду
Обуховской на Обороны
по-флотски
макароны
и
тихий ласковый кисель
два раза хлеб
два раза
всем
тепло
по усикам харчо
не сверты ва
ю
щеесё
товарищи оладьи
под музыку Вивальди
в продлённом Ленинграде
верней в Подленинградье
и
водка чтобы холодца́
и бы молодка молодца
и с
солнца зимнего слюнца
на сирого на огурца
когда
к отчизне припаду
в семи
десят
седьмом в аду
а
я
неслушавшейся сонной
ещё
рукой из киселя
уже писал земля земля
прощай родные макароны
прощай
родительский продел
прощай кондитерский отдел
в том млении в
необъяснимом
мой гений в воздухе скакал
он
изумления алкал
он
кувыркался и вопил
как юный плотник со стропил
в
ерусалимском небе мнимом.
Дальняя дача зимой
Отменный письменный прибор
набрать чернил
бумага
расстрельной белизны
в
портьере в коридор
шевелится в лице вальсок из доктора Живаго
пованивающий герцеговиной хлор
Ходатайствовали за собрата
тоже
литератор
писали я читал итак
С ума сойти товарищ пантократор
Вы полагаете
э
литератор Пастернак.
Умыт будённою студою порученец
пером поскрёбышев себе
но
молотов каков
Поэзия
есть свойство тел белковых
в васхищенье
к белков закатыванию шучу товарищ маленков.
Искусствовечно
Умозаключенье в чём мы
здесь
стоп кардиограмма нрзб.
Насколько-ж-мы-йосисарионыч-обречённы
На на всегда
лаврентий валерьянки
писатель тоже мне девчонка не в себе.
Повтор
А ство́ ведь чно́
Здесь умозаключенье в чём мы
как диалектики наоборот обязаны смотреть
в саду смотрю белым
а выше в небе чёрном
роится снег жужжа по памяти как пчёлы
с полей натуры всё ещё сбирающие смерть.
Повтор черновика повтор
детали
уходят в белые поля пере
ворачиваем лист
Товарищ правда это ад товарищ сталин
Как думаете сам
наш
материалист.
Бы
тушку сердца боль-тоска не свежевала
бы
психануть ребёнком в коридор
и стрекоча на этот зимний с кружевами
к калитке где в сугроб
с войны не корчевали
секретный змерз ревень тогда ещё майор
и
маргариток вдоль
в грунты снегосуглинка
зарытых в клумбы где
анютины глаза где многолетней арлекинки
захлопнуты
земли
в схватившейся воде.
И
скусство вечно да товарищ вседержитель
Э
дорогой товарищ Пастернак
ах
бох ты мой
как мы писали дачный житель
как наши пальчики писать устали как.
Насколько лампы прочный круг зима сторожевая
что
на
на весь позднейший вальс
под месмерический снежок из доктора Живаго
на раз-два-три уже давным бедняга
на на всегда
не приглашают вас.
Переделкино, май 2005
Второй московский романс
С. Б.
За
то что всюду жизнь
давай брат за народ
за
сбычу его мечт
за
