Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

оказался шоком, лишившим ее возможности писать. Помог поселившийся в том же доме профессор Оскар Фогт, приглашенный из Германии для исследования мозга Ленина. Его сеансы гипноза вернули жене Литвинова писательские способности, и она взялась за роман «Голос его хозяина» («His Master’s Voice» – намек на известную марку граммофонов) – детектив, действие которого происходит в Москве. Он вышел в Лондоне в 1930 году, но в СССР переведен не был, несмотря на отсутствие всякой политики. Возможно, потому, что там описывается не строительство новой жизни, а «угар нэпа» – «тесные улицы, забитые людьми и товарами от горячих пирожков до шнурков, от сливочного масла до бюстгальтеров»[340].

Она пыталась писать и по-русски (без особого успеха), а также переводить на английский советские книги. В достаточно свободной атмосфере 20-х годов она могла общаться с видными деятелями культуры вроде Сергея Эйзенштейна и Роберта Фалька, но особенно подружилась с Корнеем Чуковским, у которого не раз бывала в Переделкино. Их сблизила любовь к английской литературе, которую оба старались передать Татьяне. Чуковский писал в дневнике (запись от 10 ноября 1928 года): «Таня изумительно хороша и умна и начитана. У нее целая библиотека книг – английских и русских»[341]. Таня была живой, веселой девочкой, при этом энергичной и трудолюбивой. Миша, напротив, казался нелюдимым и своенравным, в школе имел репутацию хулигана. Айви беспокоилась об их будущем в письме подруге Эдит Карсуэлл: «Наши бедные дети растут в полном хаосе и дома, и в школе… В комнатах всегда отчаянный беспорядок, подвязки постоянно теряются, галоши удается найти в последний момент и вообще наша жизнь – сплошная суматоха и гонка. И я ничего не могу с этим поделать»[342].

Айви с детьми в 1926 г. (Из книги Дж. Карсуэлла)

Ее отношения с мужем оставались теплыми, но она страдала от недостатка внимания и общения. Положение изменилось только в 1927 году, когда она согласно этикету стала сопровождать его в поездках на международные встречи. Там она, хоть и выполняла большую работу по редактированию его англоязычных речей и заявлений, могла наслаждаться вниманием знаменитостей и прессы. Правда, ее оставшаяся с юности прямота могла повредить не только ей, но и ее мужу – особенно когда касалась крупных советских чиновников. Ее возмущала, к примеру, вездесущая Наталья Луначарская-Розенель – «актриса четвертого сорта, получающая роли только благодаря влиянию своего мужа, которая следует за мной повсюду, как за любимой сестрой». Раздражало и то, что «мадам Луначарская, при всех своих недостатках, была довольно стройной и эффектно выглядела; Айви с грустью отмечала, что сама она стройнее не становится»[343].

Литвинов с испанским дипломатом С. де Мадарьягой. (Из журнала «Огонек», 1936, № 19–20)

Литвинов тоже получал удовольствие от участия в конференциях – именно там расцвел его ораторский дар, вначале весьма скромный. Дж. Карсуэлл пишет: «Можно с уверенностью сказать, что ни один советский политик, ни до, ни после, не вызывал такого доверия и симпатии за границей, как Литвинов в течение последующих двенадцати лет; и что немногие из его конкурентов из других стран производили такое же впечатление»[344]. С. Алешин, И. Эренбург и другие отмечают, что на сессиях Лиги Наций он был самым популярным оратором: «Только двух представителей слушали при полном зале: Литвинова и Сальвадора ди Мадарьягу[345]. Их выступления всегда были остроумны и логичны»[346].

Проект интервью Литвинова, отправленный на утверждение членам Политбюро. 17 января 1927 г. (РГАСПИ. Ф. 27. Оп. 163. Д. 616. Л. 10–11)

Дебютным выступлением Литвинова могла стать Всемирная экономическая конференция в июне 1927 года, но не стала – по решению Политбюро туда отправились Сокольников и председатель Центрального статистического управления Валериан Осинский. Они по советской привычке внесли радикальные предложения: всеобщее разоружение, предоставление свободы колониям, улучшение положения рабочих, отмена всех ограничений в мировой торговле – прежде всего, конечно, направленных против СССР. Многие отметили, что советские делегаты много говорят о мире и взаимовыгодном сотрудничестве, сделав из этого вывод, что большевики отошли от идеи мировой революции. Слушать утопичные советские инициативы никто не стал, и конференция закончилась без особых результатов, о чем Осинский в интервью «Известия» сказал: «Решения конференции были крайне абстрактными и необоснованными, но благодаря участию в ней Советский Союз установил контакт со многими буржуазными странами… что, несомненно, принесет пользу в будущем нашим торговым представительствам за рубежом»[347].

Сельское хозяйство СССР тогда было на подъеме, приближаясь к довоенным показателям, и правительство готовилось наращивать экспорт зерна и других продуктов. Но в том же 1927 году власти снизили закупочные цены на зерно, что привело к нехватке хлеба в крупных городах и почти полной остановке экспорта. В этих условиях Чичерин посоветовал Сталину ослабить монополию внешней торговли и допустить иностранные компании к прямым закупкам продовольствия в СССР. Красин уже не мог возражать против этого – он умер в Лондоне в конце прошлого года после тяжелой болезни. Провал хлебозаготовок 1928 года стал одной из причин свертывания нэпа и начала коллективизации. Еще одним его следствием стали первые процессы «вредителей», на которых власть попыталась возложить вину за неудачи в экономике. Весной 1928 года были арестованы десятки руководителей и работников донбасских шахт, включая пятерых немецких инженеров, что вызвало очередное обострение отношений с Берлином. В итоге, несмотря на суровые приговоры обвиняемым на «Шахтинском процессе», немцы были помилованы, а некоторых освободили еще до суда.

Недовольство Сталина примирительной позицией Чичерина в этом деле (он с самого начала просил освободить арестованных немцев) ослабило позиции наркома в его борьбе с Литвиновым, которая к тому времени снова обострилась. Невозвращенец Г. Беседовский, неизбежно сгущая краски, пишет: «Литвинов вел эту борьбу, не стесняясь в средствах. Он открыто третировал Чичерина перед чиновниками Наркоминдела, отменял его распоряжения, зачеркивал на официальных докладах его резолюции и ставил свои. Весь аппарат Наркоминдела принял участие в этой борьбе, разделившись на две группы: «чичеринцев» и «литвиновцев», причем обе группы вели борьбу, очень мало заботясь об интересах работы»[348].

Беседовский с нашим героем почти не общался, поскольку работал за рубежом, а в 1929 года, обвиненный в растрате, бежал из полпредства в Париже. Однако в своем описании Литвинова он воспроизводит мнение его противников в НКИД – отмечая, впрочем, и положительные качества замнаркома: «С большой практической сметкой, пониманием людей и реальных интересов сегодняшнего дела, Литвинов отличается в то же время полным