Пишите мне на медсанбат - Людмила Петровна Дробинская

устали. Поразмыслил заботливый Лука и напросился до утра на постой в один из домов, будто знал, что стучался в дверь своей судьбы. Олейника и его товарищей впустила пожилая женщина. Вскоре они как убитые спали на полу. Чуть посветлело — ушли. Но после побывки наведывался сюда Лука, приметив в доме стройную девушку с ласковыми серыми глазами. В августе сорок второго ее, эту девушку, Шуру Свиридову, мобилизовали, и через несколько дней в землянке санчасти полка на берегу Невской Дубровки боевые товарищи поздравили Луку и Шуру и пожелали им счастья. Этот брак и поныне крепок и нерушим, как нерушимы солдатская дружба и верность.

Днем Нева пустынна. Ни одна лодка не скользит по ее глади. А когда темнеет и густой туман поднимается над водой, с левого берега на правый направляются лодки и плоты с ранеными. Люди на берегу Невской Дубровки ожидают раненых с плацдарма, чутко прислушиваются к звукам, доносящимся с реки. Заслыша всплеск весел, слабый скрип уключин, стоны, медики полков идут в воду, навстречу своим товарищам. Они подхватывают лодки, подтаскивают их к берегу, уносят раненых в землянки батальонов и полков, к бумкомбинату, увозят в медсанбат. Берег Невской Дубровки жестоко обстреливается. Это та же передовая, только отделенная рекой, холодной и серой, как осеннее небо над ней.

Медицинские сестры из 329-го полка Шура Волнухина, Шура Галушина, Катя Карпова, Клавдия Первова пришли в Невскую Дубровку вместе с отрядом моряков.

Заботы молодых сестер в санчасти оказались разнообразнее, чем в Кронштадте. Мыли, чистили, носили раненых, делали им несложные перевязки, уколы, отвозили в медсанбат… Вечерами сидели в траншее, вырытой недалеко от берега, в паузах между разрывами снарядов и мин чутко вслушивались, не донесутся ли скрип уключин, удары весел, слабые стоны, всматривались в чернеющую реку. Что сегодня принесет им невская волна, кого доставит на правый берег?

Недавно с девчатами произошел такой случай. Повар санчасти послал сержантов Волнухину и Галушину по воду к колодцу. Прошло после этого немало времени, а ни воды, ни двух Шурок нет. Повар с волнением поглядывал то на небо, то в сторону ГЭС, прислушивался к близким разрывам. «Беда! Пропали девчонки», — сказал себе старший сержант. Но только он собрался отправиться на поиски, как девчонки наконец появились — перепачканные в глине и с неполными ведрами в руках. Оказывается, им пришлось долго лежать в канаве, пока обстреливалась поляна, в конце которой был колодец. Улучив минутное затишье, обе Шуры бросились к колодцу, зачерпнули воду и опрометью кинулись назад, расплескав из ведер воду. Вдогонку им взвыла мина. Опять пришлось пережидать…

Раны войны всегда инфицированные, грязные. Каждая первичная обработка раны, какой бы простой она ни была, — всегда операция, и исход ее нельзя полностью предрешить. Тут многое зависит от знания, воли, опытности полкового врача.

Вот вернулся с плацдарма старшина санчасти 329-го полка Иван Рыбка. Уж прошло не менее десяти часов с момента ранения многих доставленных им бойцов. Никак не удавалось сразу перевезти их через реку. Врачи медсанчасти А. Страшинин и В. Шилов забыли, когда последний раз выбирались из душной, пропахшей лекарствами землянки на свежий воздух. Ранения одно тяжелее другого: повреждены сосуды на раздробленном предплечье у старшины, ранено легкое у сержанта. Озабочены врачи: как бы у сапера с огнестрельным ранением бедра не развилась газовая гангрена. Скорей их в медсанбат.

В один из таких дней глухой удар потряс землянку санчасти, упал со стола и разбился фонарь.

Страшинин очнулся и выполз из землянки через образовавшуюся щель, военфельдшера Михаила Алексашина сильно ранило в ногу, Шилова контузило, оглушило.

Превозмогая отчаянную усталость, Страшинин бросился на помощь пострадавшим. Он был только чуть бледнее обычного, когда обрабатывал ногу раненому Алексашину.

— Не горюй, Мишка! — несколько раз автоматически повторял Страшинин, очищая грязные раны. Он уложил ногу в шину и твердо произнес: — Срастутся кости, Мишка, срастутся — поверь мне.

А храбрый Мишка, бессчетное число раз смотревший в лицо смерти, горько плакал. Видно, и у храбрецов бывает нервная разрядка.

Совершенно оглох военврач Василий Шилов. Он нервно подергивал пшеничный короткий ус и хлопал себя по уху, но тщетно. Сильно болела голова. Ничего он не слышал, даже собственных слов, сказанных Страшинину громко.

— Ни в какой медсанбат или госпиталь не поеду. Все пройдет, надо работать.

Еще один день подходил к концу. Наступала длинная, тревожная ночь. Еще много солдат в окровавленных шинелях и ватниках переправятся на правый берег. И все они пройдут через руки мужественных, сильных и добрых людей в белых халатах, забрызганных своей и чужой кровью…

Тылы дивизии и прибрежный район связывала лишь одна шоссейная дорога. Она шла мимо чернеющего леса, терялась за поворотом. Противник пристрелял ее, и то возле нее, а то и прямо на ней разрывались вражеские снаряды, поднимая столбы дыма и огня. Этой «дорогой смерти», как прозвали ее фронтовики, пользовались, когда обстановка требовала срочно доставить раненых в медсанбат. Обычно же раненых везли в обход, по ручейку, бравшему свое начало у деревни Плинтовки. Дно его истоптали солдатские сапоги и изъездили колеса машин. По камням со скрежетом протаскивали лодочки-волокуши и санки. От него шла размытая в колдобинах дорога. Путь по ней был много дальше, трудней, но надежней.

От Невы медсанбат располагался в полутора-двух километрах. Ни один снаряд не разорвался на его территории. Видимо, прав был начсандив Павел Григорьевич Евсеев, когда посчитал более безопасным поставить медсанбат сразу за полками, а не в десяти километрах от берега.

Раненые с левого берега поступали сюда в тяжелом состоянии. У врачей — недолгие минуты, чтобы оценить их состояние и принять разумное решение.

Хирургической деятельностью медсанбата по-прежнему руководил Л. Е. Рухман. Восхищенно отзывается о нем высокий, с годами несколько погрузневший, с казацкими пышными усами врач В. И. Копылов:

— Лев Ефимович — чудесный человечище, остроумный, живой, отличный товарищ, великолепный хирург. Память феноменальная. Он все и всех помнит. Даты, факты, имена. Работать с ним — одно удовольствие.

В госпитальном отделении медсанбата, в его шоковых палатах, работала невысокая худенькая девушка — медицинская сестра Леля Полякова. Как ловко она умела «без промаха» попасть иглой в едва видимую жилку вены! Как и в Колпине, ее постоянной помощницей была санитарка Настя Тихонова, с довоенных лет служившая в этой дивизии. Ласковая, душевная, она была незаменима в уходе за тяжелобольными.

Это ей оставшийся в безвестности поэт из раненых посвятил бесхитростные строки:

Воет кругом ненастье,

Снегом все занесло.

Но если в палате Настя,

Значит