Люди и встречи - Владимир Германович Лидин

Англия лежала нежнейшими пейзажами вокруг старинного города Стратфорда. Цвели яблони и вишни, на зеленых холмах паслись овпы. На кладбище, куда направлялось теперь шествие, звонили колокола. Имена неизвестных Ричардсонов и Стивенсов были высечены на надгробиях прошлых столетий. Фисгармония оглашала стенаниями готические своды церкви, где в склепе находится могила Шекспира; пучки вереска и розы оживили ее. В смиренной тишине отошедших веков кладбище спускалось вниз, к Эвону, неторопливым течением которого, наверное, любовался Шекспир.

В пяти милях от города находится усадьба Мери Арден, матери Шекспира. Превращенная ныне в музей, она сберегает обличие сурового крестьянского прошлого. Очаг с железными котелками, в которых готовилась пища, оловянные тарелки, наследственные деревянные кровати крестьян, соломенные тюфяки, прялки, крысоловки, похожие размером на собачьи будки, и закрома, источенные червями. Во дворе в сарае земледельческие орудия — деревянный гигантский плуг, косы, которые более походят на штыки, и предметы народного быта. Суровая земля взрастила Шекспира. Она не походила на зеленые подстриженные газоны английского парка, в котором белые лебеди плавают в пруду и в гуще деревьев стонет горлинка.

Неподалеку от усадьбы матери Шекспира стоит дом, в котором жила Анна Хетхевэй, жена Шекспира. Ничто не уцелело от личной жизни писателя, не сохранился даже портрет Анны Хетхевэй. В ее комнате под треугольником крыши стоит узкая, девичья кровать с соломенным тюфяком, да сохранилось еще широкое деревянное ложе, переходившее от поколения к поколению и похожее на символ продолжения рода. Деревянная скамья, решетка у камина и одинокое высокое кресло возле него, да соломенная крыша жилища с высокими кирпичными трубами очагов...

В Вестминстере, в вестибюле английского парламента, висят картины, изображающие прошлое Англии. Короли и герцоги приветствуют друг друга на фоне ярких и счастливых пейзажей; все это призвано внушить, что история Англии — это история добрых дел и добродетельных исторических личностей.

Шекспир оставил иные пейзажи. Он воспроизвел трагическую эпоху усобиц, коварств, войн и кровавых расправ. Его язык не знал придворной велеречивости. Он никому не льстил и ни перед кем не заискивал. В эпоху деревянных плугов, «низкой черни» и высоких сословий он говорил могучим голосом правды, которую на жалких подмостках возглашали странствующие актеры. Может быть, именно здесь, среди простых людей, от которых остались ветхие и покосившиеся дома Стратфорда с их утварью и деревянной резьбой, был популярен Шекспир как глашатай века. Они узнавали правду в речах его шутов и познавали преходящее величие королевских завоеваний.

В Стратфорде эту правду Шекспира бережет предметный мир его эпохи. Благородная шекспировская речь звучит в этот вечер в театре его имени, где английские актеры разыгрывают его комедию. Цветные огоньки иллюминации осветили весь город. Слова любви и соленые шутки произносятся в театре, и флаги, поднятые днем, развеваются на мачтах.

Ночью слышно, как течет Эвон. Так же, вероятно, плескался он и столетия назад, и одинокий драматург слушал этот плеск и сочинял монологи. Театр пустеет, и служители закрывают входные двери. Последние цветные огоньки иллюминации погасают в Стратфорде. Ночной холодок налетает с холмов. Весна встает над землей Шекспира, над легендой о его имени, над бедностью отчего очага, над свидетелями эпохи грубой, бесправной и кровавой, которую на столетья обессмертил Шекспир.

ДОМИК НАЩОКИНА

Наступили белые ночи, и все в Луге было полно тонкой прелести весны и запаха зацветающей сирени в садах. В такие вечера можно подолгу блуждать по улочкам города, забредать на окраины, откуда начинаются пути на Псков или Новгород, и глубоко вдыхать воздух северной весны.

Художник, приехавший в Лугу из Петербурга, так и поступил в этот вечер. Он долго блуждал по тихим улочкам города, и был уже поздний час, когда он позвонил у крыльца двухэтажного домика на Московской улице. Ему открыли не сразу. Он стоял, высокий, в черной, художнически промятой шляпе, и ждал. В карман его крылатки был засунут узкий, в холщовом переплете альбом для зарисовок.

Мужской подозрительный голос спросил за закрытой дверью: «Кого?» — прежде чем впустить посетителя.

— Это Галяшкин, — сказал художник.

Его впустили. Человек, державший медный шандал со свечой, был низок ростом, густо, по самые глаза, зарос угольно-черной бородой и походил больше на предка, чем на современника.

— Приятно видеть вас, Сергей Александрович, — сказал он с той, однако, выжидательностью, какая свойственна антикварам и букинистам, не очень-то расположенным впускать посторонних в свое жилище. — Давно ли в наших палестинах?

— Да вот заехал посмотреть, нет ли чего новенького, — ответил художник.

Он любил бродяжить, собирать старинку, и антиквар хорошо знал его пристрастия и вкусы.

— В Петербурге‑с надо искать, в Петербурге‑с! — сказал он наставительно, с той усмешечкой, какая означала, что истинные сокровища обретаются, конечно, не в столице, а именно в провинции, в глуши.

Это была обычная повадка антиквара, и художник терпеливо выжидал, прежде чем перейти к главному. Они сели в кресла, хозяин достал из буфета с раздвижной шторкой бутылку красного вина, — в винах тот и другой толк понимали, — и они чокнулись бокалами.

— Ну, как в Петербурге, Сергей Александрович? — спросил антиквар. — Какие новости в области искусства? Говорят, на выставке Академии художеств имеет успех Крыжицкий.

Глаза художника освоились с полумраком, и он усмотрел в жилище луговского Гобсека и новую, еще блистающую после реставрации горку красного дерева и бронзовую модельку фальконевского Петра I.

— А у нас в Луге что же, провинция, — заключил антиквар.

Но судя по тому, что выставил он посетителю не какой-нибудь дешевый лафит, а настоящий шато-лароз, можно было заключить, что находится он в хорошем расположении духа.

— Я прослышал, однако, что вы приобрели нащокинский домик, — сказал вдруг художник в упор. — Вот по этому-то поводу я и приехал в Лугу.

Антиквар держал бокал в руке и смотрел сквозь вино на огонь.

— Легко сказать — приобрел! — вздохнул он. — Скажите лучше — охотился за ним, ночей не спал, Сергей Александрович.

И только когда уже нельзя было ни таинственно отмалчиваться, ни хитрить, он отставил бокал и пошел показывать свою находку.

«Дорогой Яков, — писал ночью Галяшкин брату в Петербург, — помнишь наши с тобой мечты: основать в России Пушкинский дом, в котором было бы собрано все, что связано с жизнью и творчеством великого поэта? Сегодня у антиквара в Луге я нашел замечательную вещь: домик Нащокина. Антиквар запросил за него препорядочно — пять тысяч. Что делать? У меня сейчас таких денег