Аннелиз - Дэвид Гиллхэм

только неловко вздыхает, склонившись над раковиной.

— Я просто хотела уточнить, то ли ты хотел сказать.

— Нет, не это. Я хотел сказать, настоящее счастье. Счастье сердца.

Анна передает ему мокрую тарелку.

— О’кей! — говорит она.

Он принимает тарелку и безучастно трет ее полотенцем.

— Ты злишься, — говорит он. — Ты все еще очень злишься.

Анна молча на него смотрит.

— Хочешь ты признавать это или нет, но я узнаю это чувство, потому что сам его испытываю. До сих пор. Но я не позволяю ему властвовать над собой. Не позволяю, Анна, — с ожесточением твердит он. Затем переводит дыхание и трясет головой. — Но я вижу, что ты у него в тисках. Злость заставляет тебя страдать! Каждый день. Неужели я никак не могу помочь тебе от нее освободиться? Я пытаюсь, но у меня не получается.

Не успев осознать, что делает, Анна вдребезги разбивает тарелку о край раковины. Пим отступает на шаг, стискивая в руках обернутую полотенцем посудину.

— Ух! — восклицает Анна, но, когда на кухню вбегает Мип и обозревает случившуюся катастрофу, она уже плачет навзрыд.

— Прости, Мип! — Анна тяжело дышит и стряхивает слезы запястьем. — Я такая растяпа!

Ее отец глубоко вздыхает, видно, как ему больно. Он передает тарелку и полотенце Мип и выходит из кухни.

Кольцо каналов

Амстердам — Центр

Узкая улочка заполнена народом, пытающимся перехватить что-нибудь в магазинах в краткий перерыв на обед. Стоя в дверях одной из лавок, Анна заслоняет от проходящего люда Грит, в то время как та избавляется от носок и жокейских сапожек и натягивает на ноги шелковые чулки. Швы на чулках подчеркивают аппетитность ее форм от икр и голеней вверх до бедер под юбкой. Чулки — подарок ее нового парня, канадца. Напротив расположен кинотеатр «Любимая». Канадцам, приглашающим голландских девчонок в кино, название кинотеатра нравится.

— Так ты, значит, бросила своего миленького Хенка? — спрашивает подругу Анна.

Та только пожимает плечиками.

— Хенк — мальчишка. Между нами не было ничего серьезного. — И добавляет, грациозным движением всовывая ноги в замшевые туфли: — А Альберт — мужчина. И относится ко мне, как к женщине.

— Хочешь сказать, что у тебя с ним все было? — напрямик спрашивает Анна, которую очень интересует все, что происходит между мужчиной и женщиной.

Грит стесняется, но отвечает:

— Он говорит, что женится на мне.

Теперь уже брови Анны ползут вверх. Неужели девчонка настолько глупа?

— Женится на тебе?

— Да.

— И ты ему веришь?

— Не знаю. Может быть, верю. А может, нет.

— Но ты все равно с ним это проделываешь?

— Ну так это забавно, Анна. И приятно. По-настоящему приятно.

Анна неопределенно хмыкает.

— Это он? — спрашивает она. Анна имеет в виду крепкого канадца с роскошными рыжими усами в форменном берете и брюках цвета хаки. Он раскуривает трубку, стоя перед входом в кинотеатр.

Грит, не сдерживаясь, хихикает.

— Он и есть. Ланс-сержант. Командир взвода.

— С виду взрослый мужчина, — вынуждена признать Анна.

Грит бросает на нее жесткий взгляд.

— Ты считаешь меня шлюхой?

— Нет. И ты выбрала не то слово. — Анна говорит искренне. Ей не нравится осуждение, звучащее в тоне Грит. Но вся эта болтовня о женитьбе и обязательствах выводит ее из себя. Разве не приводят все обязательства к неминуемому предательству? — Я вот только думала, что случится, если ты заполучишь младенца?

Грит отвергает ее сомнения.

— Тогда, хочет он этого или нет, ему придется жениться. Не так уж плохо. Буду канадкой.

— Ага, если только он тебя не обманет.

Грит хмурится, кивает головой.

— Он такого не сделает.

— Не сделает? — Анна дает понять, что не так уж в этом уверена. — Он еврей?

— Еврей? — повторяет за ней Грит, словно хочет уяснить для себя смысл слова. — Мне это не приходило в голову.

— Да ты его и не спрашивала! — продолжает Анна и еще внимательнее смотрит на Грит. — А он-то знает, что ты еврейка?

— Он тоже меня об этом не спрашивал.

— О’кей! И он думает, что ты — честная христианская девушка.

— Ну и что? Что с того? Война закончилась, кому какое теперь до этого дело? — Видно, что Грит разговор неприятен, может, неприятна ей и сама Анна. — С чего это тебя так трогает? — спрашивает она. — Раньше тебя это не парило.

— Не парило, правда. Ты извини меня, — говорит Анна и, возможно, немного и сама в это верит.

Грит закрывает колпачком тюбик помады, которой только что пользовалась, и шлепком вкладывает его в ладошку Анне.

— Это тебе! У меня их много. Нарисуй улыбку на своей мордочке! У тебя получится.

Она хихикает и игриво вертит подбородком Анны из стороны в сторону.

Анна отстраняется и переводит дух.

— Смотри, он уже психует! Давай, двигай к нему, — говорит она, оседлав велосипед, — пока он не променял тебя на первую попавшуюся христианку с роскошной грудью.

Грит бросает на нее обиженный взгляд и тут же переключается на предмет своего интереса на другой стороне улицы. Анна наблюдает за тем, как подруга приближается к своему канадцу и как он расплывается в улыбке, когда его взгляд ловит Грит. Затем следует поцелуй всем на обозрение, рука ланс-сержанта обвивается вокруг талии девушки, и они входят в кинотеатр. Сценка обещает интересное продолжение. Прикосновения, радость, желание, думает Анна.

На следующий день она сбегает из школы одна. Надевает нитку поддельного жемчуга и запудривает номер на предплечье, что она делает теперь постоянно. Затем она едет на Линденграхт и, остановившись перед витриной магазина одежды, красит губы подаренной Грит помадой так, чтобы они выглядели яркими и сочными. Мимо с гиканьем и свистом проезжает грузовик с канадцами в кузове.

А не выглядишь ли ты слишком дешевенькой? — спрашивает Марго. Ее отражение в лагерной робе заполняет стекло витрины, со свитера свисает звезда Давида.

Анна смотрит на нее, крася губы.

— Как сейчас? Лежит ровно?

Марго щурится, на ней нет очков.

Наверное. Но ты не ответила на вопрос.

Анна поправляет помаду кончиком пальца.

— А может, я не против, чтобы выглядеть дешевенькой? Тебе это не приходило в голову?

Нет, — честно отвечает Марго. — Мой ответ — нет. Надеюсь, ты не набросишься на этого мальчика.

— Наброшусь? Что ты хочешь этим сказать?

Ты отлично знаешь, что я хочу сказать.

Но Анна качает головой, закрывая тюбик с помадой.

— Ты просто ревнуешь, — говорит она.

Это неправда.

— Это правда. Ты ревнуешь из-за того, что я жива, а ты нет. Ревнуешь из-за того, что не знаешь, каково это быть с мужчиной, а я еще могу это узнать.

Это неправда, Анна.

— Неправда? Тогда почему ты