Последнее интервью - Бэлла Алексеевна Куркова

на Пискаревке больше лежит людей, чем названа цифра для Нюрнбергского процесса, так и в остальных местах. Блокада и Ленинград – они навечно связаны и навсегда останутся в памяти.

«Поколение, уходящее в вечность» – это по-настоящему первый мой большой фильм был. Даже не «Гранин», даже не «Дворцы взорвать и уходить».

Я до безумия боялась, когда мне сказали, что надо сделать о Гранине фильм, а потом – что надо сделать о Никулине фильм.

Никулина я живым никогда не видела, хотя снимала миллион раз в Эрмитаже. Снимала – и не встретилась с Никулиным. Он не любил сниматься. И от него ничего почти не осталось, чтобы можно было показать его говорящего.

Я подняла всех знакомых в городе в поисках хроники. А те по другим цепочкам передавали, что я ищу интервью с Никулиным.

В один из дней раздается звонок. Звонит режиссер, который живет в Израиле. Он говорит:

– Я приезжаю в Россию. Мне сказали, что вы ищете хоть что-нибудь, сказанное Никулиным.

Я говорю:

– Еще как ищу! Но ничего нет. Только фотографии, и те с трудом нашли у жены и сына…

Он говорит:

– Завтра я прилетаю. Я приеду к вам.

Входит в мой кабинет человек. Приносит жесткий диск и говорит:

– Это вам.

Я говорю:

– Мы вам должны оплатить это?

Он говорит:

– Не надо, и возвращать не надо. Это вам, у меня есть копия. Но вам трудно будет все собирать по кусочкам.

Я собирала по кадрам. Это какая-то мелкая-мелкая вязь была.

Как был снят этот материал? Никулину стало плохо, он сильно заболел и попросил, чтобы к нему привели священника, которого он учил много лет назад в Академии художеств. Он исповедоваться ему хотел. Тот священник взял с собой телевизионного режиссера, который после исповеди снимал их разговор. Никулин рассказывал какие-то эрмитажные истории. Минимально, что-то обрывками, – про войну.

С таким трудом мы с режиссером что-то подходящее выбрали. Скажем, крупно снимается Никулин, а говорит его собеседник в это время. Как нам это взять? Но кое-что из этой «Исповеди» собрали.

На Волховском фронте погибло очень много народу. Там масса трупов была, и немцев, и наших. Николай Николаевич Никулин навещал эти болота всегда. Он приезжал, проводил панихиды по всем погибшим.

За ночь «уходила» дивизия. Дивизия, тысяча человек. Если 150 осталось в живых – это считалось очень много.

А лежали там убитые слоями. Если в гимнастерках, то это осень 1941 года. Если лежали в куртках каких-то утепленных – это чуть позже. Лежали там и в тулупах, и в шинелях. Слоями лежали до конца 1980 года. Этот ужас.

И бесчеловечность заключалась не только в том, что не хоронили этих людей, а в том, что стали вдруг на этих бывших огневых позициях выдавать землю под огороды.

Люди плохо жили после войны, брали эти земли. Огораживали как-то. Погибшие валялись прямо между этими огородами. Странный народ. С одной стороны, великий народ. А с другой стороны – странный, беспамятный… Да ты отнеси этого бойца, которого ты нашел на своем огороде, на погост. Похорони. Крестик поставь. И память ему хорошая будет.

Потом, когда детишки стали взрываться на минах, придумали плуги. И вот этими плугами трактора болота проходили. Как этот ужас изобразить?

Мне попала в руки одна книга. Ее Эрмитаж выпустил. Замечательная книга, которую написал лучший эрмитажник страны, которого знал весь мир как великолепного искусствоведа, хранителя живописи XV–XVII веков Нидерландов и Германии. Там почти на всех картинах этой эпохи масса каких-то змей, чертей, каких-то гаденышей.

И что мы придумали тогда? Болота на Волховском фронте только-только растаяли, прозрачнейшая вода, глубокая, чистейшая. Мы ее сняли и на монтаже наложили вот этих чертей с картин Босха и Брейгеля-старшего. Почему я чертовщину эту придумала изобразить в болотах? Потому что плугами тракторы «Кировцы» тащили в эти болота и тела погибших, и снаряды, и бомбы. И все это там лежит до сих пор.

И вот фильм уже надо везти в Москву, сдавать. Фильм готов, вдруг позвонила женщина и говорит:

– Мне все говорят, что Бэлла Куркова ищет материал про Никулина. Знаете, мой отец был простым сапером, правда, потом стал полковником в разведке и Героем Советского Союза. Отец дружил с Никулиным. Они очень дружили. И вместе ездили к солдатам после войны в Погостье, где те лежали слоями. У меня есть кассета, отец мне ее оставил. Это фильм, который когда-то был снят с Никулиным…

Я говорю:

– Адрес. Можно мы приедем?

И Таня Малышева, режиссер наш, помчалась как угорелая на машине с моим водителем Витей Осиповым. По пути назад они завезли кассету к Владу Гришину, блестящему монтажеру, чтобы узнать, что там.

Влад мне звонит и говорит:

– Потрясающий материал. Давайте, приезжайте скорее и говорите, куда что вставлять.

– Как вставлять? Фильм готов, надо отправлять, у меня уже времени нет.

Он говорит:

– За ночь сделаем. Качество великолепное. Снято, судя по всему, во время показа фильма «Битва за Ленинград».

Перед нами были редчайшие хроникальные кадры, снятые в день, когда был назначен показ фильма «Битва за Ленинград». Это был особый фильм, там участвовало много людей, которые говорили правду о войне, страшную правду. Кто-то поставил в кинозале хорошую профессиональную видеокамеру и в черно-белом варианте снял семь синхронов Никулина. Первые его слова были: «Я был кровавым мясом на этой войне. Вот мое было предназначение». Никулин пошел на войну простым окопником.

С дочерью Героя Советского Союза мы записали интервью. Она рассказала про отца. С Никулиным они познакомились уже после войны. И вэхаэсную кассету с того показа он передал дочери со словами:

– Храни, пригодится тебе.

И пригодилась. Мы перемонтировали мой фильм, вставляя все синхроны Никулина. Все семь вместили. Плюс те, которые собрали раньше из «Исповеди». Фильм получился. Получился за счет той правды, которую рассказывал Никулин. И это совсем не было похоже на то, что было написано в «Кавалере Золотой Звезды».

Я сравнивала уже потом двух ленинградцев: Никулина и Сергея Гулина. Они чем-то были похожи по характеру – вот некоторой отстраненностью своей от этого мира…

Гулин. Вторая встреча

Однажды на Невском проспекте я сталкиваюсь с Серегой Гулиным, который хватает меня и говорит:

– Больше я тебя не отпущу. Хватит бегать.

А я и не собиралась отпускаться. Он меня держит, а я такая счастливая:

– Сережка! Господи! Вот надо же, встретились!

Мы сели, стали разговаривать. Он говорит:

– Все, идем в ЗАГС.

– Как идем в ЗАГС? Там же документы какие-то нужны.

– Я узнал, какие документы,