Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

В 1905 году Рутенберг встречался с Бурцевым на партийных совещаниях, но общего дела у них не было. Сейчас он как раз расследовал и раскрыл провокатора Азефа, получая информацию и помощь бывших сотрудников царского сыска Леонида Меньщикова и Михаила Бакая и даже бывшего директора Департамента полиции, действительного статского советника Алексея Александровича Лопухина. Он жил в Париже, где возобновил издание своего журнала «Былое». Ольга Николаевна дома Бурцева не застала и заявление не передала, о чём сразу же сообщила мужу телеграммой. Рутенберг узнал из газет, что Владимир Львович вернулся, взял на работе неделю отпуска и сам отправился в Париж. Он хотел повидаться с ним лично, передать ему весь материал и попросить взять на себя ведение всех дел и переговоров. Увы, Бурцева опять не застал: он уехал по каким-то делам. Тогда он решил обратиться к Герману Лопатину, революционеру и литератору, с которым познакомился в Италии, но и его тоже не застал в Париже.

Но случай представился: на следующий день должно было состояться заседание ЦК. Появление Рутенберга вызвало некоторое удивление среди членов ЦК. Они подходили и здоровались с ним, но он чувствовал их неловкость и напряжение.

— Марк Андреевич, я хотел бы выступить, — обратился он к Натансону.

— До меня дошли слухи, что ты намерен всё-таки публиковать свои материалы.

— Да, но только после согласования текста с ЦК, — ответил Рутенберг.

— Конечно, я предоставлю тебе слово, — после некоторого раздумья сказал Натансон. — Только учти, что партия находится сейчас после разоблачения Азефа в тяжёлом кризисе.

— Я это знаю и хочу миром закрыть вопрос о Гапоне.

Рутенберг сел возле Савинкова. После выступления Владимира Михайловича Зензинова ему предоставили слово.

— В прошлом я несколько раз обращался к ЦК по делу о ликвидации Гапона, но не получал от него ожидаемого отношения. Я понимаю, что этому препятствовал Азеф. Теперь же, после его разоблачения, ситуация прояснилась. Поэтому из уважения к переживаемому партией несчастью и партийной дисциплине довожу до сведения ЦК, что я намерен опубликовать заявление, и прошу дать свои замечания и дополнения сегодня.

— Хорошо, Василий Фёдорович, — произнёс Натансон. — Текст у нас. Мы ещё раз его рассмотрим. Я предлагаю уполномочить Чернова и Савинкова выполнить совместную проработку текста заявления.

Его предложение приняли единогласно. После заседания, когда все разошлись, Виктор Михайлович и Борис Викторович сели за работу. Они внесли в текст ряд изменений, с которыми Рутенберг согласился.

— Мы сделаем перевод и опубликуем заявление во французских газетах, — заверил его Чернов.

— Спасибо, Виктор Михайлович. Спасибо, Борис, — с удовлетворением произнёс Рутенберг. — Сегодня я должен вернуться в Геную. Надеюсь, скоро мы забудем это дело.

Прошла неделя, в течение которой он следил за прессой, но его заявление в газетах так и не появилось. Рутенберг снова послал письмо в ЦК. «Если во вторник в утренних газетах не появится моё заявление, — написал он, — я в тот же день сам сдам его в печать». Во вторник вечером пришла телеграмма из газеты «L'Humanité»— его сообщение находится у них в редакции. А в письме представителя ЦК, последовавшем за телеграммой, его ошарашили, переслав ему текст дополнения ЦК. Он был совершенно другим. Написанное Черновым ЦК посчитал неприемлемым.

3

Это письмо, в котором ЦК вновь не желал взять на себя ответственность за совершённую по его указанию ликвидацию Гапона и продолжал вести себя бесчеловечно и жестоко по отношению к нему, стало причиной окончательного разрыва отношений с ЦК партии эсеров. Рутенберг почувствовал себя, наконец, свободным и от этой продолжающейся годы зависимости. Он послал заявление в редакцию газеты «Знамя труда» с указанием опубликовать. В феврале оно было напечатано.

Получив ответ ЦК, Рутенберг вновь написал Савинкову, которого продолжал считать верным товарищем. Он признался ему, что решил опубликовать рукопись у Бурцева. Савинков попытался его отговорить от этого, но Рутенберг был непреклонен. Он написал Бурцеву о своём намерении и разрыве с руководством партии. Передать Владимиру Львовичу рукопись он попросил жену Ольгу Николаевну.

Бурцев немедленно дал согласие. Его готовность основывалась на желании ответить за обиды, недоверие и разочарование, накопившиеся к ЦК в период его тяжбы по делу Азефа. Даже после разоблачения провокатора и признания правоты Бурцева, некоторые члены ЦК продолжали находиться в оппозиции к нему и не поддерживали его деятельность.

В тот погожий осенний день Рутенберг попрощался с сотрудниками и вышел из офиса компании. Ему захотелось пройтись после напряжённой работы над большим проектом. По пути домой находились два газетных киоска, где он обычно покупал свежие газеты. Недели две назад товарищ, работавший в издательстве, сообщил ему, что его материал передан в набор, и он с нетерпением ожидал появления его в печати. Он остановился у раскладки второго киоска и увидел журнал. Обложка с помещённым на ней именем «Гапон» сразу бросилась ему в глаза. Наконец, подумал он, произошло то, к чему он стремился почти три года. Он заплатил за журнал и газету «Знамя труда», также сообщавшую о его публикации. В кафе возле киоска он сел за столик на тротуаре и подставил лицо тёплому заходящему солнцу. Потом открыл журнал и пролистал объёмистую статью «Дело Гапона», предваряемую именем автора «Пинхас Рутенберг». Он успокоился, позвал официанта и заказал ризотто с сыром и капучино с пирожным. Он имел все основания вкусно поесть и таким образом отпраздновать свою личную давшуюся с таким трудом победу. Сергей и Фёдор наверняка предложат выпить вина и широко по-русски отметить. Скрытному и не склонному к открытому проявлению эмоций, ему хотелось побыть наедине со своими мыслями и чувствами.