Давид Каган - Расскажи живым

С весны сорок третьего года все отряды Липичанской пущи включены в соединение, которым командует Шупеня Степан Петрович, бывший секретарь Щучинского райкома партии. Отряд Булака в этих местах воюет с весны сорок второго года, а еще раньше, с первых дней оккупации, здесь были лишь отдельные вооруженные группы, и одна из первых — группа Булака. Они начинали с малого: собирали оружие, спиливали столбы телефонно-телеграфной связи, призывали к порядку некоторых деревенских солтысов[26], слишком активных при исполнении немецких приказов.

При впадении Щары в Неман находится штаб Белостокского партизанского соединения генерал-майора Капусты. Это рядом, в полукилометре от нас. Некоторые отряды его соединения здесь, в пуще, другие за Щарой, западнее. Сила большая, у них несколько пушек и минометов. Пришли сюда в сентябре, из лесов под Слуцком.

Октябрь в этом году не дождлив, днем солнечно. В погожий осенний день очень красивы березы, они, покачивая длинными ветвями, как бы приглашают остановиться, полюбоваться белизною ствола и золотом листвы. Однако тепла уже нет, все мы, не откладывая, начинаем ставить шалаши из лапника. Здесь мы надолго, но сразу землянку не построишь, да и место неудобное: влаги много, недалеко две реки с низкими берегами.

Крестьяне деревень, что вдоль Немана, знают, что в лесу есть врач и, когда необходимо, приходят или приезжают на пост и просят помочь. Местное население и партизаны постоянно помогают друг другу. Благодаря партизанам немцам не удалось вывезти молодежь на работы в Германию. В деревне Зачепичи болен мальчик восьми лет, Костя Крупицын, у него воспаление легких. Поставил на бок кровососные банки, дал выпить сульфидин и оставил несколько порошков, пообещав родителям еще раз приехать. В доме бедно, пол земляной, дети без обуви, во дворе и дома — босиком. Мать хочет чем-то отблагодарить, единственное, что у нее есть в запасе, так это бутылка мутного самогона, заткнутая тряпичной пробкой. Я не беру, показываю, что у меня есть, вот, зажигал, когда ставил ее сыну банки. «Так погреетесь!» — уговаривает она.

Через несколько дней опять вызов в те же Зачепичи. Еду один, дорогу знаю. В доме, куда привезли, много людей, они, теснясь, пропускают меня к кровати, где лежит высокий изможденный человек лет тридцати пяти. Влажный лоб, лихорадочный румянец на щеках. Правое бедро вздуто, его распирает гной. Такие огромные флегмоны встречались только у пленных. Больной не из Зачепичей, а из Новоселок, но та деревня не в партизанской зоне, его сюда привезли, чтоб показать врачу. Сделал два разреза — и гной, переполнив подставленную тарелку, полился на пол. Когда ухожу, протягивается несколько рук с самогоном, и мне приходится сердясь и краснея отказываться. Позвали еще в несколько домов, из заболевших — большинство дети. Костя Крупицын поправляется. В деревни нужно приезжать не ожидая вызова, и вместе с Асей делать подворные обходы, заходить в каждую хату. Попрошу, чтоб на день-два нас отпустили из отряда.

Близок вечер. Лошадь моя не из ретивых, такой в плугу ходить, а не под седлом. Стараюсь убедиться — не заблудился ли. Ориентироваться помогают лесные посадки, они с довоенного времени, успели ровными рядками вытянуться по полю. В лагере, у штабного шалаша, докладываю Кириченко — он вышел покурить — о своей поездке. Он выслушал, задержался взглядом на моей сумке, чему-то улыбнулся, сказал «Хорошо!» и вошел в штаб.

Около каждого шалаша небольшой костер для обогрева, его надо и ночью поддерживать, по нескольку раз люди выбегают и садятся к теплу. Упрекаю себя за то, что не взял самогон. Пригодился бы погреться, или тем, кто болен. Могут подумать, что добродетель моя показная. То-то, наверно, Кириченко и улыбнулся...

Ноябрь. Дождь чередуется с мокрым снегом. Вот задел еловую ветку — и мокрый снег посыпался за воротник. Сегодня шестое. Днем был митинг, выступали командиры, комиссар, зачитали сводку Совинформбюро, потом пообедали. Вечером, в начинающихся сумерках, Лукьянов вынес из штаба приемник и устроился слушать посреди полянки. Увидев меня, подозвал, дал один наушник, протянул край плащ-палатки — укрыться от мелкого дождика. Передача из Киева, с торжественного собрания в честь освобождения города. После доклада, когда началась художественная часть, первым пел народный артист Козловский.

— Ну, что, закончим? Батареи-то надо беречь. — Лукьянов выключил приемник. — Киев взяли, значит, всю правобережную Украину скоро освободят. И наша Белоруссия на очереди. Белорусь, Белорусь, — медленно добавляет он. — И достается же ей во все войны...

Спрашиваю его о том, о чем давно хочется спросить у толкового человека.

— Чем вы объясняете быстрый успех немцев здесь, в Белоруссии?

Он отвечает не сразу.

— Это сложный вопрос. Очень много войск и техники бросили немцы против Белорусского округа. Кроме того, наша уязвимость здесь была больше, чем на других направлениях.

— Почему, Григорий Саввич?

— Почему... А что такое «Белостокский выступ» знаете?

— Нет.

— Карту редко рассматривали, а военную вы и вовсе в руках не держали. Так, наверно? По карте видно: Белостокская область огромным выступом вклинилась в территорию, занятую немцами. Они и решили ударить всей своей мощью с двух сторон, в основания выступа, окружить наши армии.

Про «Белостокский выступ» я никогда не слышал, хотя и находился там.

— А могло быть иначе? Военные наши, штабы могли предвидеть намерения немцев?

— Военным было ясно, да не все с ними соглашались... Ну, да это уже ушло в историю. — Лукьянову хочется, по-видимому, окончить этот разговор, может быть, не ко времени мною начатый. Он встал, чтобы смотать антенну. — Сейчас все по-другому решается, причем не одним человеком. Поэтому и выигрываем одно сражение за другим.

Впервые за два с половиной года удалось послушать Большую землю... Поскорее бы она пришла сюда, наша Большая земля! Когда положение на фронтах было тяжелое, угрожающее, не хотелось ни с кем говорить про отступление в сорок первом. Наоборот, учитывал, держал в памяти то, что позволяло сохранить надежду на будущий успех нашей армии. А сейчас можно и нужно говорить о прошлых ошибках, говорить откровенно, раскованно, когда поражение немцев — лишь вопрос времени.

Каждый день уходят на боевые задания группы по три, пять, десять человек. Большим группам удаются и крупные диверсии: взрыв электростанции, предприятия или моста.

Большое число взорванных паровозов, крушений поездов у Тимофея Хвесени — адъютанта командира отряда. Он из деревни Чемеры, рядом со Слонимом. Их, чемеровских, в отряде около десяти человек. Дельные, активные, им знакомы все дороги и каждый хутор в округе. Пришли в отряд все вместе, с оружием. Почти у каждого из них опыт подпольной борьбы еще в то время, когда Западной Белоруссией владела Польша. Были комсомольцами, знают, что такое допрос в дефензиве[27], некоторые из них сидели в Слонимской тюрьме.