Кавказские Дни. Парижские Дни. - Ум-эль Бану Мирза кызы Асадуллаева

Я рассказала ему о предстоящей поездке к отцу, во Францию.

- Да, жаль Вашего батюшку, - посочувствовал садовник. - Он был добр к нам. Храни его Аллах! Вот так все, один за другим, и уезжаете? А что дальше?...

- Ты позволишь мне погостить здесь денек?

- Что за вопрос! Это честь для меня!

И Хадиджа, и Софья, и Севяр будут рады Вас видеть, -перечислил Фирдовси имена своих жен. Старшей из них было тридцать, младшей - пятнадцать лет. Все трое закричали от радости, увидев меня рядом со своим мужем. Они бросились навстречу и принялись целовать меня. Шестеро их детей, три кошки и облезлый пес тоже вертелись вокруг нас. Как они обрадовались, узнав, что я заночую здесь! И тут же искренне огорчились, когда услышали о моем предстоящем отъезде из Баку. На их лицах было неподдельное сожаление. Женщины принялись хлопотать у печки, готовя для меня ужин, а я вышла в сад насладиться красотой деревенского вечера. У садовника был большой дом. Здесь жила не только его многочисленная семья, но и два других садовника. Дом стоял недалеко от входа, отсюда не виден был наш, укрытый зеленью. Я попросила Фирдовси не провожать меня и направилась сквозь виноградные стойки в сторону нашего дома. Старые лозы, окружив меня, приветствовали тихим шелестом. Здесь я чувствовала себя по-настоящему среди родных! Сотни розовых кустов начинали цветение, мягкий песок слегка похрустывал под ногами. Мне показалось, что ничего здесь не изменилось, но вскоре я поняла, что ошиблась. Изменилось все! Как, собственно, и я сама. Раньше и я ничем не отличалась от окружающих меня деревьев, песчинок, была такой же частью деревенской природы. Все и сейчас стояло на своих местах, но было каким-то. безжизненным. Может быть, мои прежние друзья обиделись, что я покидаю их? И поэтому старые деревья стояли надменно, отступив от меня, как будто отвернулись?

Я села на краю огромного бассейна, наполненного чистой голубоватой водой.

— Мы видимся с тобой в последний раз, — думала я, опустив руку в прохладную воду. В ней и сейчас, как прежде, отражались зеленые ветви деревьев, синее небо с клочьями белых облаков. А как, интересно, поживают чудища, живущие в глубине бассейна? Они знают, что я уезжаю?.. Вспомнилось, как мы бегали с Асадом и Али вокруг этого бассейна, шумели и безобразничали. Как фрейлейн Анна бранила меня за мокрое платье, а тетя Рена звала на помощь

— она никак не могла застегнуть свой корсет. Все это было. И никогда больше не повторится.

Посидев у бассейна, я направилась к дому. Фирдовси дал мне ключ. Сначала я прошла в бабушкину кухню. Закрыла глаза, воскресив картину прежней бурной жизни. Здесь, на этой кухне, всегда было шумно: сидя на полу и вытирая обильно стекающий с лица пот, бабушка грозилась каталкой внукам, крича и бранясь. Иногда кто-то удостаивался ее похвалы, иногда оскорблений. Сейчас тут было тихо, холодно и тоскливо. Мне стало не по себе. Будто я очутилась в склепе. Прошла в комнату и села за пианино. Хотелось наиграть что-нибудь веселое, но звуки были фальшивыми и траурными. Я встала, закрыла крышку и направилась в другие комнаты. Везде была атмосфера траура: угрюмая, тоскливая тишина. Прошла на балкон и села в плетеное кресло. Солнце спешило к горизонту, в предзакатном небе лениво хлопали крыльями какие-то птицы. Последние лучи окрасили в золотисто-красный цвет желтоватые стены дома.

- И ты покидаешь меня? - обреченно и обиженно спрашивал меня дом моего детства.

Я поспешила туда, где когда-то встретилась с Андреем, в глубь сада, в густой виноградник. Вот она, моя скала! Легла, как и раньше, ощутив ее прохладу. Тут, на этом камне, я впервые встретилась с Андреем, когда он пришел с Григорием. А мы с Гюльнар ждали их.

- Ты сама упустила свое счастье, не кори судьбу, -шептал мне прохладный валун. И я соглашалась с ним. Никогда больше не буду гладить его замшелые трещинки, не увижу голубой морской глади вдалеке - все что было мне так дорого здесь, уходило, уплывало, таяло, исчезало. Только теперь я поняла, что жизнь состоит не из приобретений, а из потерь: мы каждую минуту что-то теряем - и так до самой смерти. Прощаясь с морем, садом и домом, я получила от них этот напутственный урок.

Паспорт лежал на столе, и все, кто приходил в дом, разглядывали его с уважительностью и завистью. Это был талисман от невзгод, знак грядущей свободы. Паспорт - кусок свежей бумаги в картонном переплете - напоминал волшебный предмет. Гюльнар то и дело досаждала мне своим шипением.

- Дуракам всегда везет! Могла ведь уйти с Андреем -не ушла! Не воспользовалась даром судьбы. Ей бы следовало тебя наказать! А она, наоборот, дала тебе шанс уехать за границу! Нет, это несправедливо! Я ненавижу тебя!

Но потом она подходила ко мне, обнимала и начинала плакать. Но у меня даже успокаивать ее не было времени.

- Пойдем вместе повидать родню, - предложила я ей.

- Пошли, конечно, хоть какая-то радость, - утирала Гюльнар ручьем текущие слезы.

Мы навестили ее семью, где, как обычно, состоялась очередная склока: Сулейман, уходя из дома, забыл кошелек.

Асад стянул из него триста миллионов. На эти деньги можно было купить несколько пачек табака (инфляция достигла чудовищных масштабов!). Но Асад ошибся, полагая, что находится дома один - его младший брат сидел под столом. Он возился там со своими оловянными солдатиками. Став свидетелем кражи, он тотчас доложил отцу об этом.

- Я растил тебя для того, чтобы ты меня грабил?! -орал дядя Сулейман.

- Верно, надо было грабить других, - огрызался Асад и получил оплеуху от отца. Асад признавал только силу и только ей подчинялся. Он сразу умолк. А тетя немного поплакала и тоже успокоилась.

- Значит, уезжаешь? - брезгливо поморщился дядя Сулейман. - Да еще с таким ничтожеством! Нет, чтобы выйти за этого!..

Тут Сулейман указала жестом на стоявшего за его спиной Асада. Асад же скривил мне такую мерзкую гримасу!

- Ты еще пожалеешь, что не вышла за него замуж!

- Сулейман, прекрати бранить девочку! Она не виновата. - Это все ее отец, - вмешалась его жена.

- Не произноси при мне имени этого вора, преступника, мерзавца! - воскликнул