Владимир Новиков - Алексей Константинович Толстой

Такие споры А. К. Толстой вёл с неким доктором Кривским, жившим в 1868–1870 годах в Красном Роге в качестве домашнего врача. Он был как бы живым воплощением Базарова. Толстой шутил, что высоко учёный медик всего лишь «кровосмесительный любовник шпанских мух и всяких жестокрылых». Его нигилизм не шёл дальше различных нелепых выходок и ехидных высказываний в адрес местных служителей клира. Всё это смешило Алексея Константиновича. Усадебный эскулап стал героем цикла «Медицинских стихотворений», порождённых очередной вспышкой «прутковского духа». Садясь вместе с доктором за обеденный стол, Толстой обязательно клал перед собой листок бумаги, ибо изречения собеседника сразу же вызывали у него рифмованную реакцию. Вот одно из стихотворений этого цикла:

«Верь мне, доктор (кроме шутки!), —Говорил раз пономарь, —От яиц крутых в желудкеОбразуется янтарь!»

Врач, скептического складу,Не любил духовных лицИ причётнику в досадуПроглотил пятьсот яиц.

Стон и вопли! Все рыдают,Пономарь звонит сплеча —Это значит: погребаютВольнодумного врача.

Холм насыпан. На рассветеПир окончен в дождь и грязь,И причётники мыслетеПишут, за руки схватясь.

«Вот не минули и сутки, —Повторяет пономарь, —А уж в докторском желудкеТак и сделался янтарь!»

(«Медицинские стихотворения. 3». 1868)

Но надо сказать, что адепт крайнего материализма Кривский отнюдь не был равнодушен ни к красотам природы, ни к искусству. Он, несмотря на тучность и вообще на врождённую апатию, по ночам ездил с поэтом верхом только для того, чтобы вкусить очарование тёмного леса, наполненного криком журавлей, пением дроздов, голосами кукушки и болотных птиц. Поэт и нигилист выезжали за полночь, углублялись в чащу вёрст на десять и у костра ждали зарю, когда можно было — при первых лучах солнца — начать охоту на глухарей.

Наиболее злыми выпадами против нигилистов, «матерьялистов», «прогрессистов» стали две опубликованные на страницах «Русского вестника» в 1871 году баллады: «Поток-богатырь» и «Порой весёлой мая» (первоначальное название «Баллада с тенденцией»). Как и его любимый поэт Генрих Гейне, Алексей Толстой соединяет романтическую балладу и сатиру на текущий момент. «Поток-богатырь» (эту балладу Толстой считал своим credo и не раз с гордостью вспоминал, что она вызвала по его адресу лавину оскорблений) начинается с описания пира у киевского князя Владимира, но затем былинный герой засыпает и пробуждается в современном автору Петербурге:

Пробудился Поток на другой на реке,          На какой? не припомнит преданье.Погуляв себе взад и вперёд в холодке.          Входит он во просторное зданье.Видит: судьи сидят, и торжественно тутНад преступником гласный свершается суд.          Несомненны и тяжки улики,          Преступленья ж довольно велики:Он отца отравил, пару тёток убил,          Взял подлогом чужое именье.Да двух братьев и трёх дочерей задушил —Ожидают присяжных решенья.И присяжные входят с довольным лицом:«Хоть убил, — говорят, — не виновен ни в чём!»          Тут платками им слева и справа           Машут барыни с криками: браво!

И промолвил Поток: «Со присяжными суд          Был обычен и нашему миру,Но когда бы такой подвернулся нам шут,В триста кун заплатил бы он виру!»А соседи, косясь на него, говорят:«Вишь, какой затесался сюда ретроград!          Отсталой он, то видно по платью,          Притеснять хочет меньшую братью!»

Но Поток из их слов ничего не поймёт,          И в другое он здание входит;Там какой-то аптекарь, не то патриот,          Пред толпою ученье проводит:Что, мол, нету души, а одна только плоть,И если и впрямь существует Господь,          То он только есть вид кислорода,          Вся же суть в безначалье народа.

И, увидя Потока, к нему свысока         Патриот обратился сурово:«Говори, уважаешь ли ты мужика?»         Но Поток вопрошает: «Какого?»«Мужика вообще, что смиреньем велик!»Но Поток говорит: «Есть мужик и мужик:          Если он не пропьёт урожаю,          Я тогда мужика уважаю!»

«Феодал! — закричал на него патриот, —          Знай, что только в народе спасенье!»Но Поток говорит: «Я ведь тоже народ.          Так за что ж для меня исключенье?»Но к нему патриот: «Ты народ, да не тот!Править Русью призван только чёрный народ!         То по старой системе всяк равен,         А по нашей лишь он полноправен!»

Тут все подняли крик, словно дёрнул их бес,         Угрожают Потоку бедою.Слышно: почва, гуманность, коммуна, прогресс,         И что кто-то заеден средою.Меж собой вперерыв, наподобье галчат,Всё об общем каком-то о деле кричат,         И Потока с язвительным тоном          Называют остзейским бароном.

(«Поток-богатырь». 1871)

«Баллада с тенденцией» ещё более едкая. Молодые влюблённые в старинном наряде идут по цветущему лугу; невеста восхищается окружающей красотой, на что жених начинает свою проповедь — также совершенно в духе Гейне:

«Здесь рай с тобою сущий!Воистину всё лепо!Но этот сад цветущийЗасеют скоро репой!»

«Как быть такой невзгоде! —Воскликнула невеста. —Ужели в огородеДля репы нету места?»

А он: «Моя ты лада!Есть место репе, точно,Но сад испортить надоЗатем, что он цветочный!»

Она ж к нему: «Что ж будетС кустами медвежины,Где каждым утром будитНас рокот соловьиный?»

«Кусты те вырвать надоСо всеми их корнями,Индеек здесь, о лада,Хотят кормить червями!»

Подняв свои ресницы,Спросила тут невеста:«Ужель для этой птицыВ курятнике нет места?»

«Как месту-то не быти!Но Соловьёв, о лада.Скорее истребитиЗа бесполезность надо!»

«А роща, где в тени мыСкрываемся от жара,Её, надеюсь, мимоПройдёт такая кара?»

«Её порубят, лада,На здание такое,Где б жирные говядаКормились на жаркое;

Иль даже выйдет проще,О жизнь моя, о лада,И будет в этой рощеСвиней пастися стадо».

«О друг ты мой единый! —Спросила тут невеста, —Ужель для той скотиныИного нету места?»

«Есть много места, лада,Но наш приют тенистыйЗатем изгадить надо,Что в нём свежо и чисто!»

«Но кто же люди эти, —Воскликнула невеста, —Хотящие, как дети,Чужое гадить место?»

«Чужим они, о лада,Не многое считают:Когда чего им надо,То тащут и хватают».

«Иль то матерьялисты, —Невеста вновь спросила, —У коих трубочистыСуть выше Рафаила?»

«Им имена суть многи,Мой ангел серебристый,Они ж и демагоги,Они ж и анархисты.

Толпы их всё грызутся,Лишь свой откроют форум,И порознь все клянутсяIn verba  вожакорум[78].

В одном согласны все лишь:Коль у других именьеОтымешь и разделишь,Начнётся вожделенье.

Весь мир желают сгладитьИ тем внести равенство,Что всё хотят загадитьДля общего блаженства!»

(«Порой весёлой мая…». 1871)