Шарль Голль - Военные мемуары. Единство, 1942–1944

Ночью 12 сентября отважная подводная лодка «Касабланка» высадила в Аяччо наши первые боевые отряды. В последующие дни туда прибыли: ударный батальон, 1-й полк марокканских стрелков, 2-й отряд марокканской пехоты, мотомеханизированная рота 1-го полка спаги, несколько артиллерийских подразделений, саперы и связисты, а также необходимые военные материалы, боеприпасы, горючее. Все это было доставлено на крейсерах «Жанна д’Арк» и «Монкальм», на эскадренных миноносцах «Фантаск» и «Террибль», на миноносцах «Аретюз» и «Касабланка». Эскадрилья истребителей прибыла на авиабазу Кампо дель Оро. Что касается немцев, то они ставили себе целью эвакуировать находившуюся на Корсике бригаду эсэсовцев и 90-ю танковую дивизию, которую они спешно вывозят с Сардинии. Они двигаются на восток по дороге Бонифачо Бастия под прикрытием значительных воздушных сил и крупных разведывательных отрядов, которые они посылают в глубь острова. Они погружают свои войска на многочисленные моторизованные баржи в Бастии и отправляют на остров Эльбу и в Ливорно.

Во главе французских войск стоит генерал Мартен. Он прекрасно проводит операцию; сначала он создает себе плацдарм в Аяччо, потом бросает вперед десантные отряды, которые при поддержке бригад Сопротивления изматывают противника, преследуют его в Бастии, Бонифачо, Леви и т. д., и контролирует проходы, ведущие в глубь страны; затем он очищает Порто-Веккьо, Бонифачо, Гизоначча и, наконец, вплотную подходит к Бастии, вытесняя немцев из гористой, покрытой лесами местности Сен-Флоран и с Корсиканского мыса. К тому же генерал Мартен очень разумно договорился с итальянским генералом Мальи[70], командующим итальянскими войсками, который, несмотря на то, что оказался в довольно щекотливом положении, снабжал наши части грузовиками и мулами, а кое-где даже оказывал им поддержку своими батареями. Генерал Луше, продвигающийся с севера, майор Гамбье с ударными подразделениями, полковники Латур с арабскими отрядами, де Бютлер со стрелками и де Ламбийи с танками блестяще проводят наступление. Генерал Жиро сам прибывает на Корсику через несколько дней после начала высадки войск и объезжает воинские части, заражая всех своей решимостью. 4 октября наши войска вступают в Бастию; противнику удалось вывести морем свой арьергард, но пришлось бросить на берегу значительное военное имущество.

Вечером того же дня я отправляюсь к главнокомандующему и поздравляю его от имени правительства со счастливым завершением военной операции. Она была предпринята по его приказу, и он сам возглавил ее. Он взял на себя ответственность за ее исход, и в том была его заслуга. Хотя принятые им меры не отличались широкими масштабами, он столкнулся с большими трудностями, ибо ему приходилось отправлять людей в неизвестность, за 900 километров от наших баз, и организовывать взаимодействие частей, случайно набранных из армии, флота и авиации.

24 сентября я выступил по алжирскому радио и сказал: «Жители Франции и всех ее владений приветствуют французских бойцов, сражающихся на Корсике, которым главнокомандующий французской армии, находящихся на месте боев, дает указания о дальнейших действиях. Комитет национального освобождения шлет бойцам и командирам, всем корсиканцам, сражающимся за освобождение своей земли, а также солдатам, морякам и летчикам, которых смело послала в бой возрождающаяся французская армия, горячие выражения любви и гордости от имени всей Франции».

Но воздав должное военным заслугам генерала Жиро, нельзя было умолчать о том, что его поведение по отношению к правительству было недопустимо. И я повторил ему это в тот же вечер, после того как поздравил с успехом. «Это уже разговор о политике», — сказал он. «Да, — ответил я. — Ведь мы ведем войну. А война — это политика». Он слушал меня, но как будто не придавал значения моим словам. По существу Жиро не признавал для себя никакого подчинения. То, с чем он, казалось, соглашался, он все равно не выполнял. В силу своего характера, привычек, а также следуя определенной тактике, он ограничивался лишь военными соображениями, отказываясь считаться с реальной обстановкой, национальными интересами, и закрывая глаза на то, что входит в компетенцию власти. С таким умонастроением он не мог в отношениях со мной забыть о прежней разнице в чинах. Нельзя сказать, чтобы он не отдавал себе отчета в исключительном значении возложенной на меня миссии. Не раз публично и в частных беседах со мной он доказал это с трогательным великодушием. Но он не делал из этого практических выводов. К этому следует добавить, что обстоятельства, выдвинувшие его раньше на первое место в Северной Африке, поддержка, оказанная ему американскими политиками, предубеждение и неприязнь некоторых французских деятелей в отношении меня все это оказывало определенное влияние на его мысли и образ действий.

Необходимо было положить конец этой фальшивой ситуации. И я решил в ближайшее время побудить генерала Жиро выйти из состава правительства, продолжая при этом пользоваться его услугами. К тому же члены Комитета освобождения тоже понимали, что медлить больше нельзя. Два новых члена, которых я ввел в Комитет в течение сентября, поддерживали это стремление к решительным мерам. Франсуа де Мантон[71], прибывший из Франции, стал национальным комиссаром юстиции.

Пьер Мендес-Франс, вышедший по моему приказу из авиационного подразделения «Лоррен» и взявший на себя управление финансами, заменил Кув де Мюрвиля, который стал представителем Франции в комиссии по делам Италии, что отвечало его желанию. В то же время политическая ситуация на Корсике произвела определенное впечатление на наших министров. Андре Филип отправился на остров, чтобы посмотреть, как обстоят дела, и констатировал, что коммунисты, опираясь на участников Сопротивления, восстанавливают муниципалитеты по своему усмотрению и овладевают средствами информации. Министры ни в коем случае не желали, чтобы этот прецедент вскоре повторился в метрополии. Они настаивали, чтобы я поспешил изменить структуру правительства и сделал невозможными подобные неожиданности.

Я разделял их тревогу. Однако я хотел до конца действовать осторожно, щадя чувства доблестного солдата, который за время своей службы имел столько выдающихся заслуг и семью которого, захваченную врагом, в это время подвергали жестоким преследованиям.

На Корсике вскоре все уладилось. Я прибыл туда 8 октября и провел на острове три великолепных дня. Мой визит развеял все тени. В Аяччо я обратился к народу на площади мэрии. Мне была оказана такая горячая встреча, что в первых словах своей речи я счет нужным сказать: «Сегодня всех нас вздымает высокая волна национального энтузиазма». Я одновременно воздал должное и корсиканским патриотам, и африканской армии. Я отметил полное крушение вишистского режима. «Что же осталось от пресловутой национальной революции? — воскликнул я. — Как случилось, что множество портретов и значков были в один миг заменены героическим Лотарингским крестом?.. Стоило только первому освободительному дуновению пронестись над корсиканской землей, как эта частица Франции в едином порыве повернулась к военному правительству, единству, республике».