Ант Скаландис - Братья Стругацкие

Вернёмся к письму из 1950 года:

«…насчёт песни. Как я уже тебе писал, в основном all right, но! „Пусть мертвецы валяются“ — за эту фразу досталось бы тебе от Аверченко. Затем, „коченеть“ человеку приходится — увы! — далеко не один раз в жизни. Не веришь — спроси любого солдата. Кроме того, твоё неотразимое „к чорту!“ несколько отдает дешёвкой, чего никак нельзя допускать в нашем возрасте. В остальном всё в порядке. Да, ещё одно. „Кровь“ и „любовь“ рифмуются, но этого мало. Нужно, чтобы смысл куплета хоть немного оправдывал это самое „пусть кипит любовь“, а то оно повисает в воздухе. Так что, с твоего разрешения, не утверждаю и предлагаю переделать, чтобы второй куплет был достоин первого (который, кстати, требуется на бис и распевается уже многими моими коллегами). Правда, и в первом я заменил экспансивное, но крикливое „черти визжат свинцовые“ на более прозаическое, но, как мне кажется, солидное „пули визжат…“, в чем и прошу твоего авторского извинения».

Спустя два года встречаем аналогичное замечание (система отношений прежняя):

«Да, о стихах. Пиратская песня пулковского героя мне понравилась, хотя мне слишком что-то бьют в нос „пенные бокалы“, „искристый огонь“, „усталые глаза“. Может быть, старею?»

И очень любопытно дальше:

«Что касается ВАМПИР'а, (БН сегодня не помнит, что это был за „вампир“ такой, понятно, что аббревиатура, очевидно, какое-то самодельное издание или творческое объединение. — А.С.), то предложение с удовольствием принимаю. Правда, не совсем понятно, почему ты считаешь, что я „подхожу, как никто из вас“? Это, брат, ошибка. Ты вообще всё ещё смотришь на меня, как на „большого брата“ благословенных времён, когда тебе было десять лет и ты ловил каждое моё слово с восторженно раскрытым ртом. Не те времена, Бэмби, ты вырос, а я постарел, отупел немного. Пришло время мне смотреть на тебя с надеждой и восхищением. Конечно, я сделаю my best, но много от меня не жди. Только присылай мне фото, и побольше притом».

Отметим эти неслучайные комплименты АНа и заглянем сразу на шесть лет вперед. 14 августа 1958 года АН запишет в дневнике (не в письме, а в дневнике — исключительно для себя!):

«Тщился над мозгозаврами. (Это один из ранних замыслов для рассказа, от которого они оба как раз и откажутся на следующий день. — А.С.) НичеГо. Говно получилось. У Бориса — хорошо. Он всё-таки гораздо сильнее меня. Теперь я буду на подчинённых ролях. A la Лёва Петров».

Это к вопросу, который вечно всех занимает: кто был лидером в тандеме? Не было лидера. Даже когда БНу всего двадцать пять. Другая у них была система отношений.

Летом 1951-го, перед вторым курсом, Бориса отправляют на практику в Казахстан, в Алма-атинскую обсерваторию, к одному из старейших наших астрономов академику Гавриилу Андриановичу Тихову, в секторе которого он занимался вполне фантастической наукой — астроботаникой. Именно для развития исследований по прогнозированию возможности существования жизни на других планетах солнечной системы при Академии наук Казахской ССР был организован этот сектор. В обсерватории Тихова установили привезенный из Пулкова Бредихинский астрограф, а позднее — двадцатисантиметровый менисковый телескоп Максутова, удобный даже для экспедиционных работ и использовавшийся для фотографических и спектральных наблюдений Луны и планет. Можно себе представить, как это всё увлекало восемнадцатилетнего Бориса.

На обратном пути он заезжал в Москву к родственникам, может, специально, а может, просто были проблемы с прямыми поездами до Ленинграда. АН в это время служит в Канске и пишет ему чуть позже в письме от 4 августа 1951 года:

«Наконец-то ты в Москве — факт сам по себе достаточно отрадный, чтобы отметить его хорошей выпивкой, что я не замедлю сделать в ближайшее время. Что касается твоих претензий ко мне в отношении писем, то дело в том, что я и не подозревал, что ты задержишься в Алма-Ата так долго. Значит, рабочей обстановкой ты остался неудовлетворен…»

Вот единственная эмоциональная подробность о той поездке. Сегодня БН уже не помнит, чем именно остался недоволен, а посмотреть Алма-Ату и вообще Казахстан было, конечно же, очень здорово. Всё шло в будущую писательскую копилку. Алма-Ата, например, стала родным городом жены Алексея Быкова — знаменитого межпланетчика, героя большого цикла повестей и рассказов.

На преддипломную практику БН ездил в 1954 году в Абастумани. Поездом только до Ахалцихе, а дальше автобусом, надо думать, до города, а до обсерватории — пешком. Места там гористые, живописнейшие и весьма дикие по тем временам, до турецкой границы куда ближе, чем до Тбилиси или до моря. В общем, впечатлений самых разных осталось от этой поездки много, вот только при полном отсутствии денег ужинать приходилось зачастую зачерствелым позавчерашним хлебом и запивать его водой из-под крана. Хорошо ещё, хоть вода в кране и не надо было на колодец ходить. Но вообще, молодость есть молодость. Всё равно весело было, а главное, астрограф в обсерватории стоял нормальный, вполне современный, и работа шла, как надо.

По распределению после окончания университета весной 1955-го БН должен был идти в аспирантуру на кафедре астрономии матмеха. Но добрые люди предупредили его заранее, что ему этот вариант не светит — согласно всё тому же пятому пункту. Кампанейщина антисемитская уже миновала, но по существу мало что изменилось, и борьба с «засоренностью кадров» продолжалась всё с той же завидной методичностью. И опять было обидно, но теперь, умудренный опытом, унывал он совсем недолго и сумел поступить в аспирантуру Пулковской обсерватории. Туда взяли практически без проблем.

У Бориса была сделана в свой черед весьма любопытная курсовая, связанная с динамикой поведения так называемых широких звёздных пар, и его научный руководитель Кирилл Фёдорович Огородников счел эту работу достаточным основанием для кандидатской диссертации. Почти два года работал БН над этой своей темой, ну а когда подошло дело к защите, сам же и раскопал в обсерваторской библиотеке, что практически ту же самую работу проделал тринадцать лет назад великий индус из Лахора — американский астрофизик Субраманьян Чандрасекар, впоследствии нобелевский лауреат. С одной стороны, оно, конечно, было лестно — обнаружить, что ты самостоятельно и независимо повторил путь такого учёного, — с другой стороны, безумно жаль потраченного времени. И опять же — обидно! Кандидатом наук стать не удалось, прошёл, как это называлось официально, только теоретический курс аспирантуры. Ну а с третьей стороны, заметим (уже с позиций нашего времени), как же им тогда плохо было без Интернета и без единой компьютерной базы данных! Ну и железный занавес, понятное дело, подгадил. В сугубо прикладных областях — там хоть шпионы следили за деятельностью друг друга, а тут, в области фундаментальной науки из-за дефицита нормального общения сколько светлых голов вынуждены были параллельно и нерационально расходовать свои драгоценные мозги на одно и то же!