Виктор Гребенников - Письма внуку. Книга первая: Сокровенное.

Странно выглядит человек, нацеливающийся объективом на облупленные детали старых домов. "Правильно, товарищ корреспондент, давно пора повалить все это и дать нам новые квартиры!" — такими репликами меня не раз подбадривали на улицах симферопольцы. Но случалось и хуже: мощный бульдозер крушил стены дома с масками дриад, таинственно улыбающихся — а я, как назло, был в тот час без фотоаппарата. И ни на одном из зданий Симферополя, украшенных рельефными изображениями животных и людей — а я насчитал их 52 (картотеку эту я оставляю тебе), — не было таблички "Охраняется государством"…

Людям всех эпох и народов было свойственно изображать живой мир, украшая здания образами растений, животных, людей; в этом тысячелетиями проявлялась какая-то очень нужная связь с Природой. Вспомним пещерную живопись палеолита, фрески и рельефы древнего Египта, Греции, Рима, Индии; вспомним строгую, но богатую растительными орнаментами готику, вспомним эпоху Возрождения — настоящий гимн природе и человеку. Так вот хорошо ли сделали зодчие двадцатого века, начисто убравшие с фасадов своих новых жилищ и общественных зданий все то, что накапливалось и совершенствовалось тысячелетиями?

И родилась у меня тогда мысль: нарисую крупно несколько десятков своих каменных любимцев и предложу устроить в Симферополе выставку, которую потом передам тамошнему музею. Извел на эту работу три отпуска и много "домашнего" времени. Получилась очень своеобразная графическая серия, часть листов которой послужило иллюстрациями к некоторым из моих "Писем". Но на этом вроде бы благородном пути меня поджидали непредвиденные и несоизмеримо тяжелые испытания, о которых лучше — в следующей книге.

Сейчас мой милый белый город — за границей, второй раз в мою бытность. Тогда мои берегини, в общем, его сохранили.

Сумеют ли они это сделать еще один раз?

Письмо двадцать восьмое:

К ЗОЛОТУ

Дорогой мой дружок, представь себе такую картину. Посреди жилой комнаты нашего дома сквозь густую завесу пыли виден агрегат, раза в полтора выше стола, с громко трясущимися деталями; сбоку агрегата — большое колесо, которое вращает отец. Сверху устройства — огромный бункер с песком, который через четыре гибких толстых шланга поступает в наклонную платформу с многочисленными порожками. Платформа быстро качается в горизонтальной плоскости, песок ползет по ступенчатым дорожкам (четыре дорожки в четыре "этажа"), и в конце пути густым "водопадом" низвергается на пол, поднимая новые и новые тучи пыли, скрипящей на зубах и покрывшей все домашние вещи толстым слоем. Мать где-то на кухне заходится в очередной истерике (увы, приступы ее становились длиннее и чаще).

Это проходят испытания одной из первых моделей отцовского "вибратора для сухой добычи золота"… Почему золота? Почему не в поле, не в мастерской, а дома?

Золото как таковое, а ты это уже знаешь, отца не интересовало, а вот его добыча, связанная с трудностями, "джеклондонскими" авантюрами (отец имел полное собрание сочинений этого писателя, которого очень любил), золотодобывающей техникой, — все это не могло не задеть пытливого изобретателя. Тем более, что он, неоднократно бывая в Массе Челябинской области по делам испытаний и внедрения своих станков для насечки напильников (в Массе был большой напилочный завод), увидел и уральские золотые прииски, и работу в них отдельных старателей, их бригад, и добычу металла государственными драгами (огромные плавающие "камне черпалки"). Первое его изобретение на "золотом фронте" было необыкновенно быстро признано ("гидросепаратор" — смотри список его изобретений в конце письма "Отец"), но у изобретателя появилась новая мысль: а вот как бы добывать золото без воды? Не правда ли, идея чем-то напоминала беззвучность насечки напильников?

К сожалению, в Крыму природного золота нет, и отцу приходилось привозить для испытаний золотинки из Миасса — крупинки и крошки различной величины. Во двор была завезена громадная гора песка — но не будешь же здесь проводить опыты, зная, что какая-то часть неотловленных золотинок непременно уйдет в "хвосты", на неровную поверхность двора, где их уж и не найдешь. Да и неожиданный дождь может смазать весь опыт. Нужно работать в помещении — но где? Флигель, где была отцовская мастерская, уже продали Окуням (тем, которых в войну расстреляли фашисты); были проданы две части "главного корпуса", а также сараи. Отец ведь нигде не работал, а изобретательские дела, с заготовкой материалов, заказыванием на заводе чугунных отливок, дальними непредвиденными поездками требовали все возрастающих расходов. Поэтому частым гостем у нас стал маклер — то есть посредник по купле-продаже недвижимости — субъект с мешками под хитроватыми глазками под кустистыми бровями и рыжеватыми бакенбардами. После небольшой очередной серии визитов маклера вещи перетаскивались из дальних комнат в ближние, дверь закладывалась и заштукатуривалась, нам становилось заметно теснее, а двор вскоре оглашался гвалтом еще одного "этапа" незнакомых ребятишек и взрослых, разгружающих с телег свои сундуки, комоды и узлы.

Последним нашим "оплотом" стали коридор, кухня и комната с одним окном, образованная из прихожей и библиотеки, перегородку между которыми отец убрал. В этой комнате, где мы жили, и происходили испытания вибратора. Делалось это так. В тонну песка всыпалась точно взвешенная и сосчитанная порция уральских золотинок, и все это хорошо перемешивалось. Затем песок грузился в бункер, отец начинал крутить колесо, которое через кривошипы толкало в гладких пазах вправо-влево главный узел — уже упомянутую наклонную многоэтажную платформу с многочисленными порожками. Когда "вырабатывалась" вся тонна, содержимое порожков — а их было более сотни — пропускалось несколько раз через маленький настольный вибратор, и золотинки, как более тяжелые частицы, оставались под порожками. Туда же набивался темный "шлих" — железоподобные частички. Шлих отбирался магнитом, но все равно "обогащенное" золотишко было еще с разной ерундой.

Теперь наступала самая для меня интересная часть процесса. Весь "концентрат" высыпался в железную посудинку, в которую вливалась изрядная порция ртути (отец, не зная о ее ядовитости, держал ртуть в двух пол-литровых бутылках; они были страшно тяжелыми, одна даже лопнула, и тысячи блестящих холодных шариков раскатились по комнате, попав, в основном, под пол). Золото, как более тяжелое вещество, в ртути тонуло, даже мельчайшие его частицы, все же остальное плавало на блестящей серебристой поверхности в ковшике. Теперь он помещался над пламенем горелки — дабы ртуть выпарить. Из посудинки начинали подниматься струйки как бы дыма — коричневого, красного, оранжевого, сине-зеленого и иных цветов, с резким сильным запахом (помнится, сине-коричневый и красный "дым" по запаху явно отличался от желтого). Отец чихал, кашлял, чертыхаясь, утирал слезы, но выпаривание доводил до конца. К слову: кроме разлитой пол-литровки ртути там было выпарено наверное столько же; так вот интересно бы узнать: каково жилось в этом помещении, пока не выветрилась отцовская ртуть, тем, кто туда въехал после нас?