Расул Гамзатов - Шапи Магомедович Казиев

карман. Она золотая. Её мне сам Крупп подарил.

В то же лето эту зажигалку он обронил на рыбалке, и исчезла она на дне речном. А вскоре грянуло низвержение Хрущёва, и в мгновение ока улетучился и Аджубей, талантливый журналист и недальновидный функционер».

В этой поэме о мрачном фарсе истории проявлены мучительные раздумья поэта, осмысление своей судьбы и судьбы всей страны.

Двойственность, которую Гамзатов ощущал в себе, была присуща самой эпохе. Разоблачение культа личности сошлось в мучительном противоречии с победой в войне, которая была неотделима от имени Сталина. Гамзатов читал, что писали, и слышал, что говорили о Сталине и сталинизме именитые писатели. Страх, который сидел в них все эти годы, обиды, потери близких — всё, или почти всё накопившееся за эти годы хлынуло в общество мутным потоком. Но почему-то никто не спешил отказываться от Сталинских премий, которыми кто-то награждался и по нескольку раз. Выговориться и освободиться — это считалось панацеей от недугов совести, но почему-то не помогало.

Живёт нелепо, как химера,

Как неразумное дитя,

Почти языческая вера

В непогрешимого вождя.

И коммунист у стенки станет

И закричит не для газет:

— Да здравствует товарищ Сталин!

И грянет залп ему в ответ.

Поэту снится, что арестовали и его:

Но есть и пострашнее прегрешенья,

Терпи, терпи, бумаги белый лист:

Я на вождя готовил покушенье,

Как правый и как левый уклонист...

Бросают на тюремные полати

Мужей учёных, к торжеству ослов.

Вавилов умирает в каземате.

И Туполев сидит. И Королёв.

Казнённый поэт оказывается в мире умерших, призывая невинных вернуться к жизни, к народу, которому их не хватает.

Встречает он и своего отца и обращается к нему с упрёком:

— Родной отец, неся раздумий гору,

Зачем и ты о многом умолчал?

— Боялись сыновей мы в эту пору,

И ты отцом другого величал.

Поэт ищет искупления и оправдания, пытается понять, почему история так несправедливо поступала с людьми, что ослепило целый народ. Он спрашивает об этом у Александра Фадеева, маршала Тухачевского, командарма Якира, у других жертв репрессий. Однако всё смолкает, когда является новая тень:

Но стало страшно мертвецам несметным,

И я подумал, что спасенья нет,

Когда старик, считавшийся бессмертным,

В парадной форме прибыл на тот свет.

Поэт решается прочесть Сталину свою поэму, но тот лишь посмеивается над его попыткой найти правду и обличить зло. Он растолковывает ему, что наивный народ сам сотворил из него кумира.

Несмотря на все свои регалии, напечатать поэму Расулу Гамзатову не удавалось. Она была опубликована только в 1988 году, в книжке библиотеки «Огонька», спустя четверть века после написания. Ещё через год поэма была напечатана в «Роман-газете» тиражом почти в 4 миллиона экземпляров. Это был выпуск с подзаголовком «Современная поэма». В том же номере были опубликованы произведения Анны Ахматовой, Александра Твардовского, Ларисы Васильевой, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, Роберта Рождественского.

И все эти годы за внешностью всемогущего Расула Гамзатова, весельчака и балагура, скрывались израненное сердце и неспокойная душа. А тогда, в 1962-м, после неудачи с публикацией поэмы, Гамзатов увидел, что до преодоления культа ещё далеко. И дело было не только в Сталине. Историческая инерция была сильна, как тяжёлый состав, который никак не мог остановиться, несмотря на старания машиниста. Была эта инерция и в самом машинисте. Реформатор общественного сознания порой демонстрировал это с шокирующей наглядностью.

В декабре в московском Манеже открылась выставка, посвящённая тридцатилетию московского отделения Союза художников СССР, там же была размещена и выставка авангардистов. Многие восприняли её как прорыв, как созвучие с мировыми тенденциями в искусстве. Но другие узрели в этих подозрительных абстракциях тлетворное и весьма опасное влияние Запада.

Посетил выставку и сам Никита Хрущёв. Увидев искусство, весьма далёкое от социалистического реализма, Никита Сергеевич пришёл в ярость. Взяв на себя роль критика, он разразился гневной бранью, которая вошла в историю, затмив даже его кукурузную эпопею. Не утруждая себя выбором выражений, он высказался без абстракций: «Вызывает ли это какое-нибудь чувство? Хочется плюнуть! Вот эти чувства — вызывает».

Ему пытались объяснить про новые формы искусства, творческие поиски и эксперименты, но Хрущёв от этого приходил в ещё большую ярость. Он требовал запретить непонятную народу мазню, выкорчевать опасную заразу. В работах художников и скульпторов он заподозрил антисоветчину, буржуазное влияние и предложил им покинуть страну, если им так нравится Запад. Или отправить их на лесоразработки, пока не отработают деньги, которые государство потратило на их обучение. Переходя от картины к картине, он искренне недоумевал: куда это с лица пропал второй глаз и что это за ноги у советской женщины? Задавался вопросом, умеют ли вообще эти художники рисовать, уверял, что его внук нарисует лучше, и подводил неутешительный итог: «Мы вот с этой мазнёй в коммунизм пойдём?»

«Мазня» и «дерьмо» были не самыми крепкими выражениями, которые употреблял первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета министров СССР. Впрочем, они широко известны, та речь давно разлетелась на цитаты и вошла в политический фольклор.

Грандиозный скандал обернулся более чем эффективной рекламой. На следующий день у Манежа выстроились огромные очереди желающих своими глазами увидеть запрещённое искусство. Для большинства это стало откровением, окном в иной мир, удивительный и волнующий.

В выставке участвовал и скульптор Эрнст Неизвестный, удостоившийся персональной критики.

«Теперь вот этот Неизвестный нечто неизвестное выставил. И думает, что он теперь известный, — возмущался Хрущёв. — Эти скульпторы, по-моему, медиумы. Вот он написал, вылепил, создал, а мы ходим и не понимаем: что это? Следовательно: мы — виноваты. Если бы эти “товарищи неизвестные” стали бы товарищами известными и создали бы свой Центральный комитет, так вы бы, наверное, нас не пригласили на это заседание. А мы вас пригласили!!!»

Многие участники той выставки стали позже мировыми знаменитостями, кто-то эмигрировал, как предлагал Хрущёв, кто-то остался.

Когда Хрущёва не стало, история вновь явила свою непредсказуемость. Именно Эрнст Неизвестный создал памятник Никите Хрущёву, который стоит на Новодевичьем кладбище: две проникающие одна в другую мраморные формы, чёрная и белая, как две ипостаси Хрущёва, и золотая голова между ними.

События в Манеже послужили поводом для развёртывания новой пропагандистской кампании. На этот